Почему всё не могло остаться как было?

Это случилось на одной из встреч с читателями, организованных в связи с выходом моей книги публицистики. Организаторами выступили местные активисты КПРФ – люди идеологически мне близкие, и поэтому я позволил себе расслабиться, не ожидая жестких критических замечаний.

Вдруг в третьем ряду поднялся пожилой мужчина, раскрыл мою книгу, ткнул в нее пальцем и громко спросил: «Вот на этой странице вы называете правление Леонида Ильича Брежнева периодом застоя!» «Да…» – слегка растерялся я. «А вам не кажется, что вы занимаетесь очернением нашего советского прошлого?!» «Да что вы, я же просто…» – попытался я оправдаться, но он не дал мне договорить: «А известно ли вам, что в так называемые годы «застоя» были построены города … производство чугуна составляло… тракторов производилось… зарплата рабочих была…» На меня посыпались цифры, названия… Конечно, я попытался ответить, но этот ответ мне самому не понравился. Поэтому после той встречи я стал раздумывать над этим вопросом.

Действительно, в среде левопатриотической оппозиции распространено убеждение, что период, который в перестройку получил название «эпоха застоя», незаслуженно оклеветан. Подчеркиваются те достижения, которые, безусловно, имелись у Советского Союза в период развитого социализма. Недостатки того общества, которые очень остро и болезненно переживались современниками, выставляются как нечто случайное, субъективное и вообще незначительное по сравнению с теми трудностями, которые стоят перед гражданами постсоветской России, – необходимостью платить за образование детей, за качественное медобслуживание, за квартиру и за ипотеку… Отсюда делается вывод, что если бы в свое время к власти пришли не Горбачев и Ельцин, а представители консервативных кругов советского руководства, то общество развитого социализма существовало бы по сей день. Идея эта старая, еще в годы перестройки, когда народ стал чувствовать, что новый генсек повел страну не в том направлении, она получила выражение в залихватской частушке:

На недельку, до второго,
Закопаем Горбачева,
Выкопаем Брежнева,
Будем жить по-прежнему!

Теперь же, когда эпоха застоя покрывается романтически-ностальгическим флером (к власти уже приходит поколение, для которого это были годы его детства и отрочества, когда, как известно, и трава зеленее, и девушки красивее), об этом снимают даже фантастические фильмы и сериалы. В 2016 году на Первом канале демонстрировался сериал «Обратная сторона Луны-2». Его главный герой, полицейский Михаил Соловьев, в первой части переместился в недалекое прошлое – в 1979 год и рассказал там работнику КГБ Саврасову о перестройке и распаде СССР. Во 2-й части, оказавшись в своем родном 2011 году, он вдруг обнаруживает, что СССР до сих пор существует; советские космонавты покоряют Марс; Финляндия и Аляска стали нашими автономными республиками; граждане пользуются мобильными телефонами отечественного производства, которые называют «карманными»; в ходу пластиковые карты Сбербанка СССР и преступность почти на нуле. Более того, автомобили есть у всех, их государство выдает на три года, потом можно старый сдать и получить новый, а товары для детей (от игрушек до школьной формы) вообще в магазинах бесплатные. Генеральным секретарем партии является при этом тот самый капитан КГБ Саврасов, который, пользуясь знанием о будущем, умудрился избавиться от Горбачева (тот «случайно» попал под комбайн на Ставрополье) и занять его место в иерархии партии …
Это, конечно, фантасмагория, но она причудливым образом отображает убеждения очень многих наших современников. Признаться честно, при всей моей любви к советской цивилизации я не разделяю этой точки зрения. Иначе говоря, я не считаю, что если бы не было Горбачева и членов его команды, Советский Союз продолжил бы стабильно развиваться и даже превзошел бы прежние успехи (из чего, впрочем, не следует, что перестройка была неизбежна именно в том трагическом формате, который ей придали Горбачев и Ельцин). Обоснованию этого и посвящена моя статья.

Эпоха Брежнева – пик развития советской цивилизации

Субъективным ощущением большинства тех, кто жил в эпоху правления Л.И. Брежнева, была уверенность, что это лучшая эпоха за всю советскую историю. Причем это субъективное ощущение подтверждалось и объективными данными. Если в 30–50-е Советский Союз был, что ни говори, аграрно-индустриальным государством с уровнем жизни, которому было далековато до стран Европы и США (вспомним, каким шоком для наших солдат, в основном выходцев из деревень, была встреча с бытом европейских крестьян во время войны на территории Германии), то к 1970-м СССР, в котором теперь городское население превышало сельское, по многим базовым показателям стал приближаться к странам «первого мира». Он стал индустриальной державой с мощной промышленностью (в 70-е СССР производил на 80% больше стали, чем США), сетью школ, вузов, научных учреждений, с доступной населению системой медучреждений, с множеством театров, кино, библиотек.

Такие социальные блага, как бесплатное образование (в том числе и высшее), медицина, обеспечение жильем, не только не уступали, но и превосходили уровень развития многих государств Запада (достаточно сказать, что декретный отпуск для беременных, который был нормой в СССР, в США был введен лишь в 1996 году!). Более того, некоторые из них перенимали опыт СССР: так, французская система государственного распределения социального жилья очередникам из числа малоимущих во многом была скопирована с советской. В Советском Союзе были побеждены как социальное явление такие болезни, как туберкулез, чума, холера. Его население было одним из самых образованных и читающих в мире.

Уровень жизни населения неизмеримо вырос за послевоенные десятилетия. Окончательно ушла в прошлое угроза голода (последний голод в России был после войны, в 1946 году, а до этого – через каждые 10–20 лет, независимо от общественно-экономического строя: в начале 1930-х, в начале 1920-х, в 1900-х, в 1890-х, в 1880-х, в 1870-х и т.д.). В 1960–1980 гг. СССР, по оценкам, признаваемым международными организациями, даже несколько опережал развитые страны (в том числе и США) по общей калорийности питания; так, в 1971 году жители СССР потребляли 3354,8 килокалорий в день, а жители США 3025,8. Правда, в Советском Союзе и в Америке различалось качество пищи: в рационе советских граждан преобладала растительная пища (хлеб, каши, макароны), в рационе американских граждан – мясо-молочные продукты (в том же 1971 году житель СССР в год потреблял 48, 6 кг мяса, а житель США – 108, 3 кг.).

Стала решаться жилищная проблема, которая была подлинным бичом раннего, да и сталинского СССР: росли города, строились новые микрорайоны, люди переселялись из слобод или коммуналок в новые, отдельные квартиры. С 1956 года ежегодно в СССР вводилось по 107 миллионов квадратных метров жилья. Это сейчас те квартиры внуки и правнуки переселенцев презрительно именуют «бетонными коробками», а тогда, после тесноты, общих кухонь, необходимости ходить за водой на колонку или к колодцу, запасаться дровами для печи, квартира с централизованным отоплением, горячей водой, ванной казалась просто верхом роскоши. Я помню, как моя семья в 1978 году переезжала из деревянного дома, где была одна общая комната, и когда приезжали гости, все спали просто на полу, постелив одежду, в трехкомнатную квартиру. Моя бабушка, которая приехала в Уфу в 1940-м и первоначально вообще жила с мужем и двумя детьми в землянке на окраине города, смотрела как на чудо на горячую воду из крана.

Люди стали лучше одеваться. Из гимнастерок, форменных брюк и юбок, сапог военной поры, которые донашивали еще и в конце 40-х, и в 50-е, советские граждане стали переодеваться в гражданскую одежду, следить за модой, в том числе и зарубежной, не удовлетворяясь продукцией советских фабрик, начали стремиться «доставать» импортные костюмы и платья. Пришло время погони за предметами быта – удобными креслами и диванами, шкафами-«стенками» в зал, хрустальной посудой.

У людей появляются личные автомобили, что было необычайной редкостью до войны. В 1940 году в СССР было всего лишь 5,5 тысячи частных легковушек, в 1985 году – уже 12,5 миллиона штук. Причем спрос на авто в 60–80-е неуклонно рос и был так велик, что гражданам приходилось годами простаивать в очереди за автомобилем.

Становится обыденностью собственная дача, пусть небольшая, с крохотным деревянным домиком, но дача в дореволюционном и в европейском смысле, то есть место, куда приезжают отдохнуть, а не огород для выживания, где горбатятся все выходные, какими стали дачи в 90-е.

Эпоха «застоя» – это эпоха возникновения в СССР массового внутреннего и зарубежного туризма. И в 1920–1950 годы люди ездили в южные санатории, и это были не только представители высшей номенклатуры, но и зачастую рабочие – передовики производства. Но все же это случалось не так часто: и до войны, и первое двадцатилетие после нее люди жили тяжело, и было не до отдыха на южных пляжах. А с конца 1960-х огромные массы трудящихся на самолетах, поездах, а то и «дикарями», на собственных машинах отправляются летом в Сочи, в Анапу, в Крым, в Абхазию, чтоб провести свой законный заслуженный отпуск на песочке, под солнышком. А уж представители советского «среднего класса», к которому принадлежали, например, преподаватели вузов, ученые, могли рассчитывать и на отдых в какой-нибудь щедро залитой солнцем соцстране, например, в Болгарии…

Большим завоеванием стала международная безопасность и ослабление угрозы новой войны. ХХ век оказался щедр на военные конфликты. В начале века разразилась русско-японская война. Через 14 лет – гражданская. Через 19 лет – финская, а затем Великая Отечественная – самая кровопролитная и тяжелая, завершившаяся новой войной с Японией. Тем мужчинам в России, кто родился в начале века и дожил до его середины, довелось пройти через 3–4 войны. Советские граждане, родившиеся в разгар Великой Отечественной и в первые годы после нее, принадлежали к первому поколению россиян, вся жизнь которых прошла в обстановке мира (участие послевоенного СССР в локальных войнах оставим в стороне; они не затронули весь народ). В 1970-е годы СССР достиг пика международного могущества; он контролировал не только пол-Европы, но и полпланеты. Угроза термоядерной войны, чуть не ставшая реальностью в правление Хрущева, практически миновала, наступила эпоха разрядки, сосуществования противоположных социальных систем. Одним из залогов невыгодности войны с СССР стал масштабный экспорт сибирского газа в страны Западной Европы и сотрудничество Советского Союза и США в космической области. Люди в Стране Советов впервые за многие десятилетия вздохнули с облегчением и стали забывать о военных страхах.

В 60–80-е гг. в СССР стало ослабевать и давление официальной идеологии. Конечно, с трибун провозглашались прежние лозунги и ритуальное признание идеологем было обязательным. Настоящих диссидентов, которые критиковали сам советский строй и его идеологию, а не отдельные стороны советской жизни, ждали в лучшем случае высылка за рубеж, а то и тюрьма и лагерь. Но обычные лояльные граждане могли уже не опасаться, что за анекдот, за опрометчивые слова, за слушание по ночам западных радиостанций они отправятся «по этапу». Более того, они могли позволить себе большие вольности. То же касалось и творческой интеллигенции, которая легко научилась пользоваться эзоповым языком, чтобы высказывать некогда крамольные мысли. Они звучали с экранов кинотеатров, телевизоров, с подмостков театров, появлялись в официальных журналах и книгах.

Общество стало гораздо свободнее, чем раньше. В сущности, уровень гражданских прав стал приближаться к некоторым странам Запада, где в то время тоже были запреты на профессии, преследования коммунистов и леваков, запретные темы в СМИ. И уж конечно, советское общество эпохи застоя выглядело либеральным раем по сравнению с южноамериканскими или африканскими и азиатскими современными ему военными диктатурами…

Наконец, огромные успехи были достигнуты в национальной политике. В СССР жили более 100 народов, различающихся по языкам, образу жизни, уровню развития. Невозможно представить такое пестрое, сложное общество без противоречий, которые чреваты конфликтами, зачастую кровавыми. В США тех же лет наличествовали остатки расовой сегрегации, шла тяжелая борьба за расовое и этническое равноправие. Черные детишки только-только начали посещать те же школы, что и белые и местное население в южных штатах было возмущено этим. Школьников-негров зачастую сопровождала на уроки полиция, чтобы толпа их не линчевала.

В СССР было построено удивительное государство, где фактически отсутствовали расизм и ксенофобия. За одной партой в московских вузах сидели коренной москвич и таджик из далекого села и первому не приходило в голову смотреть свысока на второго. Государство создавало условия для развития всех национальных культур. Народы, которые еще 30–40 лет назад были кочевниками или оленеводами и часто не имели письменности, обрели свои национальные интеллигенции, городскую культуру. В аулах и кишлаках внуки номадов изучали английский язык и релятивистскую физику, приобщаясь к цивилизации модерна.

Именно на годы застоя пришлось повсеместное распространение русского языка и ценностей советского модерна вплоть до самых глухих углов (еще в 50-х в союзных и автономных республиках СССР было немало мест, где многие взрослые почти не говорили по-русски и бытовали самые архаичные обычаи). Появилось великое множество межнациональных браков, в том числе между представителями народов, которые в историческом прошлом жили в глубокой вражде. Начала формироваться, особенно в городах, полиэтническая советская нация, подобная американской, но на основе идеалов социализма. Молодые люди эпохи Брежнева, возможно, были первым поколением, которое почти не знало межнациональной вражды, которое даже не задумывалось о своей национальной принадлежности, короче, которое вкусило блага политики «дружбы народов», провозглашенной и проводимой советским государством.

У поэта Бориса Слуцкого есть стихотворение, где описывается Москва после похорон Сталина. Заканчивается оно словами:

Я шел все дальше, дальше,
и предо мной предстали
его дворцы, заводы –
все, что воздвигнул Сталин:
высотных зданий башни,
квадраты площадей…

Социализм был выстроен.
Поселим в нем людей.

Последние две строки служат квинтэссенцией духа «застоя». Эта эпоха стала торжеством обычного человека, обывателя, не обязательно в дурном смысле этого слова. В 1930-е годы он мерз в землянках великих строек, с утра до ночи горбатился за станком, в 1940-х не вылезал из окопов войны, полз сквозь разрывы, мучился от ран в госпиталях, и даже в 50-х, когда по мысли поэта все уже закончилось, он восстанавливал страну, строил ядерный щит… Он недоедал, не знал отдыха, питался по талонам, одевался в робы и гимнастерки… И вот настала эпоха, когда можно отъесться, отоспаться, отдохнуть, расслабиться, пожить в свое удовольствие, в своей квартире, со своей машиной, пофрондировать, полиберальничать, выразить свое мнение… Когда не нужно постоянно сдерживать себя, постоянно отказывать себе во всем ради великой цели. Причем не в силу того, что великая цель предана, как это будет в случае их детей и внуков, которые ради 20 сортов колбасы в магазинах продадут свою Родину – Советский Союз, а потому что великая цель достигнута, «социализм выстроен».

Разумеется, можно упрекать массового человека того времени в обывательщине, моральном разложении, но я бы поостерегся делать это. Мы даже представить себе не сможем той меры напряжения, в каком жила вся страна, начиная с периода первых пятилеток, и, кроме того, как уж говорилось, не нужно путать отдых после честно выполненной работы с дезертирством…

Безусловно, эпоха развитого социализма вошла в память миллионов обычных рядовых советских людей, заставших ее уже взрослыми людьми, как лучшее время в их жизни, как апогей социализма, как его понимали люди, особо не искушенные в тонкостях марксистского анализа, видевшие в социализме общество, где просто все обеспечены необходимым и довольны.

Не будет преувеличением сказать, что вплоть до начала 1980-х социализм и капитализм и вправду шли в соревновании систем иногда вплотную, «корпус к корпусу», и многие аналитики Запада всерьез опасались проигрыша капитализма. Советский Союз представлял собой единственное общество, которое находилось за пределами метрополии мирового капитализма и в то же время было столь же высокоиндустриальным, что и страны первого мира, имело пусть и не превышающий и даже не такой же, но сравнимый с этими странами уровень жизни. Все остальные государства за границами метрополии капитализма были полунищими аграрными автократиями типа Турции или Аргентины, рядом с которыми Советский Союз даже поставить было нельзя. Но если первый мир достиг такой высокой точки развития за счет ограбления колоний в эпоху империализма, то Советский Союз сделал это за счет использования внутренних ресурсов. Это еще больше добавляло популярности СССР в глазах тех стран мировой периферии, которые понимали, что в клубе богатых держав капитализма им места нет, но хотели перемен и повышения своего материального уровня.

Диалектика развитого социализма

Однако если советское общество эпохи «застоя» было таким привлекательным и успешным, то почему же люди того времени были зачастую недовольны им и приветствовали горбачевскую перестройку? Я застал перестройку уже во вполне сознательном возрасте. Поэтому хорошо помню то, о чем сейчас предпочитают не говорить мои единомышленники, теперь воспринимающие горбачевские реформы как величайшую катастрофу. Первоначально перестройка была встречена практически единодушной поддержкой советских граждан. Если бы кто-нибудь во второй половине 1980-х во всеуслышание заявил, что ему нравится застой и что он хотел бы его возвращения, на него бы посмотрели как на сумасшедшего. Жизнью в СССР середины 1980-х, как оказалось, в той или иной степени недовольны были все – от генсека до уборщицы. Правда, разные слои общества были недовольны разными, зачастую противоположными феноменами советской жизни; в согласии с поговоркой «у кого суп жидкий, а у кого жемчуг мелкий». Это и предопределило раскол общества, уже начиная с 1990-го.

Дело в том, что у общества застоя была другая сторона, которая была видна современникам и про которую мы забываем сейчас, ностальгируя по недавнему прошлому.

У Карла Маркса есть одно любопытное замечание: «Наши недостатки – продолжение наших достоинств». Поясню это на примере. Скажем, нам очень нравится некий человек за его решительность, умение сохранять хладнокровие в любой ситуации, брать ответственность на себя, организовывать и вести за собой людей, решать самые сложные проблемы. Но при этом мы с сожалением замечаем: вот если бы еще у него не было некоторых недостатков, а именно – грубости, неумения выслушать других людей, войти в их положение, пожалеть их, этакого авторитаризма и бесчувствия… Мы не замечаем, что положительные и отрицательные качества этого человека, его достоинства и недостатки, сила и слабость теснейшим образом связаны между собой. Фактически они представляют собой одно и то же, но увиденное с разных сторон. Такой человек потому и груб, и авторитарен, что решителен, хладнокровен, практичен. Он другим быть не может.

Перед нами закон диалектики о совпадении противоположностей, который «отец диалектики» Гераклит Эфесский выразил в афоризме: «Путь вверх и путь вниз – это один и тот же путь».

Данный закон распространяется не только на людей, но и на целые общества.

В чем состояла сила Советского Союза того периода? Как мы выяснили, в том, что он был современным индустриальным обществом с достаточно высоким уровнем жизни, развитой системой социальных благ, устойчивым международным положением, относительно либеральной внутренней политикой и неплохими межнациональными отношениями. Но названный закон диалектики гласит, что эта сила должна иметь противоположную сторону и должна быть связана с теми недостатками, что имело позднесоветское общество. Так оно и было.

СССР в этот период стал современным индустриальным обществом. Но именно поэтому и стала гибнуть деревня и прежде всего русская деревня в центральных областях РСФСР. Крестьянская молодежь стала в массовом порядке переезжать в города еще в 50-е. После реформ Хрущева, запрещавшего приусадебные хозяйства, ликвидировавшего «неперспективные деревни», жить в деревне стало трудно. А со всеобщей паспортизацией 1974 года препоны для переезда исчезли. Статистика красноречива. В СССР «в период с 1953 по 1974 год … городское население выросло с 80,2 млн до 149,6 млн – почти в два раза!» (Александр Самсонов «Вся правда о паспортах и колхозниках»). Результат не замедлил себя ждать. «К началу 70-х годов в российской деревне был исчерпан избыток лиц физического труда. А так как еще к концу 80-х годов вследствие недостаточной механизации им продолжало заниматься 2/3 сельского населения, то дальнейший отток его стал одной из причин, сдерживающих развитие сельского хозяйства республики (РСФСР. – Р.В.). Отток сельского населения изменил его возрастную структуру: произошло значительное постарение сельского населения. В Центральном районе доля стариков к началу 80-х годов достигала 28%» (Е.Б. Никитаева «Исчезающая деревня: 1960 – середина 1980-х годов»). К уборке урожая стали привлекать привозимых из города студентов, работников бюджетной сферы, солдат. Представители среднего возраста хорошо помнят, как каждый сентябрь начинался для советских студентов поездками всем курсом в деревню «на картошку»; сил самих колхозников уже не хватало.

Стоит ли удивляться тому, что уже в начале 80-х гг. партия открыто признает наличие нехватки некоторых видов продовольствия и принимает «Продовольственную программу». В то же время в некоторых городах – впервые после войны! – вводится система карточек и талонов, по которым можно было получить фиксированное количество продуктов и хозтоваров.

Разумеется, эта проблема имела множество причин – от несовершенства технологий хранения продукции, из-за чего огромное количество овощей и фруктов гнило в овощехранилищах, до несовершенства системы распределения (Москва и Ленинград обеспечивались всем в должной мере, а в провинциальных магазинах были огромные очереди, а иногда и пустые полки и из провинции в Москву ехали «колбасные электрички» – тысячи граждан, желающих посетить столицу не ради МХАТа, а ради дефицитной колбасы). Но все же одна из главных причин – нарушение демографического баланса между городом и деревней, отток людей в города, нехватка рабочих рук на селе (вкупе с отсутствием там нормальных человеческих условий для жизни и тяжестью мало механизированного сельскохозяйственного труда).

То же самое можно сказать про повышение уровня благосостояния. Человеческая природа так устроена, что чем больше человек получает благ, тем больше ему хочется. Вместо крестьян-колхозников, которые довольствовались самой простой одеждой и едой, типичными гражданами СССР к 1970-м гг. стали горожане со сложной структурой потребностей. Выросли и зарплаты людей, появились некоторые накопления. Новые поколения советских людей уже не удовлетворяла продукция советской швейной, мебельной промышленности, им хотелось чего-то поизящнее, соответствующего «мировым стандартам», импортного. И что примечательно – они могли и были готовы за это платить. Поэтому, как только в магазинах в свободной продаже появлялись какие-нибудь дефицитные товары, они тут же сметались. Сегодня многие экономисты говорят, что советскому хозяйству даже не было нужно увеличивать производство дефицита для заполнения пустых прилавков. Достаточно было повысить на него цены; сразу же витрины магазинов приобрели бы вид «гайдаровского» колбасного изобилия. Но советское правительство на это не решилось, отчасти помня о «мясных бунтах» хрущевских времен, отчасти считая, что правительство государства, называвшего себя социалистическим и народным, так поступать не должно.

Рост потребительских настроений в эпоху застоя – причина появления «черного рынка» нового типа, а также теневого бизнеса в СССР. Если в годы войны на «черный рынок» приходили голодные доходяги, чтоб купить хлеб, масло, часто даже и не купить, а обменять на брошь или на обручальное кольцо, то теперь на «черный рынок» являлись сытые, хорошо одетые и обутые граждане – чтоб купить югославские сапоги, гэдээровскую обувь, а то и настоящие американские джинсы по цене телевизора или настоящий западный пластиковый пакет с надписью по-английски (купленный моряком загранплавания за гроши) по цене 2 килограммов колбасы. В СССР появляются фарцовщики, деятели подпольного бизнеса по продаже западных товаров – от пластинок до одежды. Впрочем, настоящие фирменные товары доставались немногим; на базах заводов, фабрик возникают теневые «цеха», где шились фальшивые «американские» джинсы, рубашки, которые потом продавались за бешеные деньги, пополнявшие карманы подпольных миллионеров. М.С. Горбачев в середине 80-х признал, что в теневом секторе вращалось около 10 миллиардов рублей, тех, советских!

Представления о красивой жизни обрастали все новыми аксессуарами с распространением в СССР западной музыки, продаваемых из-под полы западных журналов и кассет с видеофильмами. Впитывая эти представления, люди начинали относиться скептически к своему советскому быту, воспринимать его в черных тонах, верить той хуле, что хуже жизни не бывает. Причем чем больше благ человек имел, тем больше ему казалось, что их недостаточно.

Обыкновенный рабочий, переехавший из барака в отдельную однокомнатную квартиру, был искренне благодарен советской власти. Партийный начальник, съездивший в загранкомандировку в капстрану, заявлял, что его четырехкомнатной квартиры в центре Москвы ему мало, ведь на Западе чиновник его уровня живет куда вольготней. Позднее перестройка показала, что самыми ярыми антисоветчиками оказались представители элиты, и так осыпанные разными благами и привилегиями.

Как видим, противоположной стороной повышения благосостояния советских людей стали потребительские настроения, погоня за дефицитом, «черный рынок» нового типа, теневой бизнес, зависть к потребительскому уровню Запада и презрение к родной стране.

Годы «застоя» были временем международной разрядки, стабильности. Угроза войны ослабла, впервые за ХХ век граждане нашей страны могли наслаждаться длительным и прочным миром. Но, увы, и в этом была оборотная сторона. Геополитическое могущество СССР было достигнуто благодаря широчайшей поддержке «дружественных режимов» по всему миру, огромным финансовым вложениям в армию, в ВПК. Это было необходимо: будущее показало, что рассчитывать на безвозмездную «дружбу» венгров и болгар нам не приходится, а вывод войск из Европы и ослабление военной мощи неизбежно ведет к приближению НАТО к нашим границам. Но все же финансовое бремя обеспечения международной безопасности было тяжким.

К тому же подобную необходимость трудно было объяснить населению. Пропаганда брежневского СССР упирала на то, что обстановка в мире становится все спокойнее, противоположные социальные режимы могут мирно сосуществовать. Но если все действительно так, то зачем, спрашивается, содержать огромную армию, тратиться на новейшие вооружения, иметь военные базы от Германии до Вьетнама? Из пацифистского настроя брежневской пропаганды и действительной стабилизации международной обстановки прямо вытекали идеи перестроечного геополитического благодушия, доходящего до капитуляции перед Западом.

Наконец, как бы цинично это ни прозвучало, угроза войны, наличие реального сильного врага сплачивает общество, заставляет его забыть о противоречиях, внутренних конфликтах, целостно укрепиться. И наоборот, долгий мир, уверенность в том, что опасности нет и в ближайшее время не будет, что враг не так уж и силен, а может, и вовсе больше не является врагом, расхолаживает, превращает общество в сборище эгоистических индивидов, занятых лишь устройством своего личного благополучия. Увы, это произошло с советским обществом. Путем укрепления своей обороноспособности СССР добился стабильного, прочного мира, нескольких десятилетий безопасного бытия, но именно это сыграло со страной злую шутку.

Еще одно несомненное достоинство позднего СССР – ослабление идеологической цензуры, относительная политическая и идеологическая свобода, разумеется, в границах идеократического однопартийного государства. Однако возникает вопрос: почему это произошло? Отвечая на него, обычно говорят о смерти Сталина, о приходе к власти новых, более либеральных партийных и государственных руководителей, но это попытка подменить анализ объективных процессов в сфере идеологии отсылкой к субъективным факторам. Истина же в том, что сама идеология амортизировалась, обветшала, стала набором догм, очень далеких от жизни и не имеющих больше практического значения. Официальный советский марксизм уже не мог объяснить происходящее в стране и в мире, не помогал сориентироваться и выбрать правильный путь. Это естественно: он был создан на рубеже 20–30-х гг., а с тех пор прошло очень много времени.

Гносеологическая недееспособность диамата и истмата стала ясной еще в войну. Ведь согласно классовой теории, немецкие рабочие в солдатских шинелях должны были воткнуть штыки в землю и объединиться с советскими рабочими, однако вместо этого немецкие штыки стали убивать «братьев по классу». Примечательно, что в речи Сталина в День Победы нет никаких попыток обрисовать войну в терминах марксизма; Сталин там говорит о том, что многовековое наступление германства на славянство наконец остановлено, то есть апеллирует к своеобразному славянофильству.

В эпоху оттепели руководство партией и страной, которое давно уже руководствовалось не марксизмом, а банальным политическим прагматизмом, решило подновить идеологию и разрешило дискуссии в общественных науках. Сразу же выяснилось, что они очень далеко могут завести: самые радикальные из критически мыслящих персон – естественно, это были диссиденты – от критики Сталина перешли к критике Ленина, потом к критике Маркса и самих идей социализма и коммунизма. Госруководители поняли, что это смертельно опасно для советского общества (перестройка потом показала, что так оно и есть), дискуссии свернули, вернулись к догматическому марксизму 30-х годов, лишь слегка косметически подновленному (например, вместо цитат из Сталина вставляли цитаты из Брежнева). При этом всем было понятно, что ни один разумный, критически мыслящий человек (заскорузлые фанатики и дураки, естественно, не в счет) не мог всерьез верить в этот набор устаревших догм как в высшую, все объясняющую и ведущую вперед истину. Поэтому и была ослаблена идеологическая цензура. Теперь уже не требовалось искренне верить в официальный марксизм, рискуя в противном случае быть объявленным «врагом народа». Теперь достаточно было внешне признать правоту идеологии, это было просто символическим жестом, знаком политической лояльности. Даже желательно было как-нибудь показать при этом, что делаешь это не по-настоящему, для проформы; а как иначе, если по-настоящему в эти идеи не верят даже те, кто по долгу службы должен их распространять и наказывать за сомнение в них?

Итак, оборотной стороной ослабления идеологического пресса, относительной либерализации в позднем СССР (что было благом для многих и прежде всего для творческой думающей интеллигенции) была фактическая деидеологизация, неверие в руководящую идею даже со стороны самих работников пропагандистского аппарата. Это было просто катастрофой для государства, идеократического по своей сути, то есть опирающегося на идеологию как на опорную конструкцию. В частности, это было очень сильным ударом по нравственности правившей элиты. Представители старшего поколения элиты – сами выходцы из народа и горячие советские патриоты, доказавшие свою любовь к Родине участием в Великой Отечественной войне, еще руководствовались интуитивно ухваченными интересами государства и народа. Но те, кто им шел на смену, – партаппаратчики, хозяйственники, чиновники среднего и младшего поколений, в условиях смерти официальной идеологии больше думали о своем собственном благополучии. Среди них уже были те, кто в 90-е развалит великую державу ради того, чтоб занять высокий пост – как Ельцин и его камарилья.

Именно тогда советская элита – партноменклатура, хозяйственники, номенклатурная интеллигенция, постепенно начинают превращаться в закрытое сословие, обладающее привилегиями и жизненным уровнем (хотя он был несопоставим с жизненным уровнем элиты стран метрополии мирового капитализма, что еще больше бесило представителей элиты, ставших «выездными»). Роскошные квартиры и дачи, служебные автомобили, еда и одежда из спецмагазинов, куда не пускали «простых смертных», все это развращало, расширяло пропасть между руководством и народом, сеяло среди руководства презрительное и снобистское отношение к «простым трудягам», которые, дескать, «плохо работают» и отсюда все проблемы.

Наконец, мы уже говорили о том, что в СССР к брежневской эпохе удалось добиться стабильных, спокойных межнациональных отношений. С 20–30-х гг. в нацреспубликах велась политика «позитивной дискриминации», представителям некогда угнетенных, отсталых народов отдавалось предпочтение при приеме в высшие учебные заведения, в органы власти, часто за счет русских. Целью было поддержка и развитие национальных культур, создание национальных интеллигенций, коренизация партийного и советского аппарата, чтоб ситуация не выглядела так, будто Советская власть – это власть русских на бывших колониальных территориях, просто прикрытая лозунгами о свободе национального развития. К 1960-м эта цель была достигнута; у узбеков, таджиков, казахов и тем более прибалтов и украинцев были уже и свои интеллигенции, и свои партруководители. Казалось бы, надобность в позитивной дискриминации отпала. Но процесс продолжался еще большими темпами, в результате чего национальные республики стали превращаться в своеобразные этнократии. Уже с 60-х годов ключевые посты в национальных республиках Союза начинают захватывать местные этнические кланы. Конечно, их руководство клялось на пленумах и съездах в верности делу коммунизма и Советскому Союзу, но в кулуарах они вели совсем другие разговоры, требовали больше самостоятельности. В кругах же радикальной интеллигенции появились даже прямые сторонники сепаратизма, они создали особое крыло в диссидентском движении и некоторые из них докатились до практики террора. В 1977 году в московском метро было взорвано несколько бомб, 7 человек погибли, 37 были ранены. Как выяснил КГБ, взрывы были произведены террористической группировкой Степана Затикяна, который объявил на суде, что боролся за национальную независимость Армении.

К 80-м годам среднеазиатские республики превратились в своеобразные «государства в государстве», где правили свои царьки, устанавливавшие собственные, далекие от советских порядки. Там открыто процветали кумовство, коррупция, приписки, воровство, власть срослась с теневым бизнесом. В начале перестройки страну потрясло «хлопковое дело», сделавшее достоянием общественности, что с 70-х гг. в Узбекистане имели место крупные хищения, связанные с людьми из самых верхов Компартии Узбекистана и с ее тогдашним руководителем Ш.Р. Рашидовым. В ходе расследования была осуждена вся правящая элита Узбекской ССР (кроме министра Госснаба).

Советский Союз был силен своей заботой о культурах других, нерусских народов, входивших в его состав. Это бережное отношение к народам, часто находившимся на более низкой ступени модернизации, чем русские, было залогом межнационального мира. Даже Гитлеру, пытавшемуся играть на межнациональных противоречиях, не удалось разорвать узы, связывавшие народы СССР. Но продолжение этой политики в период, когда ситуация кардинальным образом изменилась, и когда нужно было искать другие формы «дружбы народов», привело к постепенному расползанию страны.

Гипертрофированная урбанизация и разрушение деревни как исток разрушения советской цивилизации

Мы выявили пять главных недостатков общества эпохи застоя, которые потом разорвали Советский Союз и разрушили советскую цивилизацию. Перечислим их:

– миграция из деревень в города, подорвавшая сельскохозяйственную базу Советского Союза;

– рост потребительских настроений, приведший к развитию «черного рынка», теневой экономики, разочарованию в собственной стране и идеализации Запада;

– распространение благодушной веры в то, что Запад нам не враг и что мы зря тратим деньги на поддержку союзников и содержание огромной армии;

– догматизация идеологии, отрыв ее от жизни, падение веры в нее, распространение цинизма и лицемерия;

– утверждение этнократий в нацреспубликах, рост национализма и сепаратистских настроений.

Легко увидеть, что все эти настроения полностью соответствовали главным векторам перестройки. Реформы Горбачева были ориентированы на:

– поддержку городов и «стирание различий между городом и деревней», разумеется, в пользу города;

– признание потребительства, стремления к улучшению своего материального благосостояния вполне приемлемым и нормальным для советского человека;

– легализацию «черного рынка» и теневиков;

– отрицание внешней угрозы, веру в пацифизм, одностороннее разоружение СССР, конверсию;

– предложение идеологии «нового мышления», столь же догматической и оторванной от жизни, как и старая;

– одобрение и поддержку стремления националистических элит к самостоятельности от центра.

Иначе говоря, вместо того чтобы решить вставшие перед обществом проблемы, руководители перестройки просто легализовали основные негативные феномены позднесоветской действительности. Поэтому перестройка и получила всеобщую поддержку. Каждой страте советского общества идеологи перестройки пообещали то, чего она очень хотела. Крестьяне получили обещание беспрепятственно переезжать в города и решать там «квартирный вопрос» (Горбачев даже сулил каждой советской семье квартиру к 2000 году), горожанам пообещали повышение благосостояния и уровень потребления, как на Западе; творческой интеллигенции – разрешение безнаказанно критиковать и высмеивать идеологию, историю СССР, его былых руководителей; теневикам и спекулянтам – легализацию и превращение в солидных бизнесменов, генералам и руководителям ВПК – «сладкие куски» при демилитаризации и конверсии; и, наконец, националистам всех мастей – максимальную независимость их республик от центра. Правда, позднее выяснилось, что выполнить одновременно все эти обещания невозможно без развала страны…

Однако вернемся к основным недостаткам позднесоветского общества. Можно ли свести их к одному, базовому, из которого будут вытекать все остальные? Думаю, можно. Это – разрушение деревни и крестьянства и ускоренная, грубая, неуклюжая урбанизация. Современный социолог А.Г. Вишневский – автор глубокой и познавательной книги «Серп и рубль», подчеркивает, что житель деревни и житель города представляют собой различные культурные типажи, с разным мировоззрением, образом действий и отношением к другим людям, к обществу и государству. Житель деревни – традиционный, «соборный человек», пропитанный общинными ценностями, ориентирующийся на имеющиеся в общине нормы и правила поведения, не склонный к рефлексии, исповедующий манихейские взгляды, при которых мир расколот на своих и чужих, друзей и врагов. Он неприхотлив в плане потребления, он гораздо выше ценит религиозную или идеологическую принадлежность, чем этническую общность. Житель города, наоборот, индивидуалист, склонен к критике, рефлексии, не особо верит в ценности коллективизма, в идеологические картины мира, конформист, избегающий конфликтов; он имеет усложненные потребности и стремится к максимальному повышению своего жизненного уровня. Наконец, именно ему свойствен национализм как форма гражданской самоорганизации. Перед нами не что иное, как буржуазное мировосприятие, и это понятно, ведь «буржуа» так и переводится на русский язык: горожанин.

Советская цивилизация, хотя и провозглашала себя обществом, порожденным пролетарской революцией и выдвигала на первый план образ городского рабочего, во многом питалась интенциями крестьянства, которое было ее социальным фундаментом. В своем классическом виде эта цивилизация оставалась обществом крестьян-колхозников или горожан в первом поколении. Эти люди охотно разделяли идеалы коллективизма, которые провозглашала идеология СССР – марксизм, готовы были отказывать себе в разного рода излишествах ради достижения великой цели, принимали предлагаемый пропагандой образ врага, не обращали большого внимания на национальные различия. Но так продолжалось до конца 60 – начала 70-х гг. В этот период происходит перелом, советская цивилизация становится городской, число горожан начинает превышать число сельчан. При этом постепенно тон в городах начинают задавать горожане во втором, а то и в третьем поколении, уже избавившиеся от остатков крестьянского мировоззрения. Они уже очень избирательны и привередливы в плане потребления, они хотят наслаждаться радостями жизни, а не воевать, они – индивидуалисты и не верят в коммунизм, но зато верят, что представителям одной нации нужно объединяться и поддерживать друг друга…

Разумеется, речь не о малых и даже не о средних городах, где господствует переходный типаж, полукрестьянин-полугорожанин. Как раз этот типаж идеален для советского общества. С.Г. Кара-Мурза однажды тонко заметил, что если бы Советская власть взяла курс на преобладание таких маленьких и средних городов, Советский Союз существовал бы до сих пор. Но в СССР бурно развивались именно большие города, столичные мегаполисы, именно на них ориентировалась провинция, и именно туда стремились массы людей. А настрой людей в этих больших городах, и особенно интеллигенции, становился все ощутимее антисоветским. Кстати, перестройка и последовавшая за ней эпоха Ельцина совсем уж откровенно показали: кто есть кто в СССР и России. Большие города преимущественно голосовали за либералов-западников, а малые города и деревня – за коммунистов и левых патриотов.

Заключение

Итак, трудно спорить с тем, что Советский Союз в конце 1960-х – начале 1980-х достиг наивысшей точки своего развития – и по влиянию в мире, и по жизненному уровню своих граждан, и по индустриальному развитию, идеологическим свободам, межнациональным взаимоотношениям. Но думать, что не будь Горбачева и команды перестройщиков, то СССР продолжал бы развиваться так же и дальше, и к 2011 году советские космонавты покоряли бы Марс, по меньшей мере, наивно. Дальнейшее развитие в том же направлении вело к обострению внутренних противоречий, которые были неотделимы от достижений советской цивилизации того времени, так что умножение одних вело к умножению других. Фактически уже в 70-е гг. в СССР в зародыше были все те же негативные явления, которые впоследствии взорвали страну – и потребительские настроения, и продовольственный кризис, и «черный рынок», и теневой бизнес, и безверие, и цинизм, и национализм на окраинах. В корне своем они сводились к тому, что Советский Союз не смог бесконфликтно проскочить очень важную границу для цивилизаций советского типа, в которых модернизация проводится на базе победы крестьянской революции – переход от аграрного к индустриальному, городскому обществу.

Из этого, конечно, вовсе не следует, что Советский Союз был обречен, и ничего нельзя было изменить. В истории нет жесткого однозначного пути развития, и любой социальный кризис предполагает несколько (хотя и ограниченное количество) возможностей выхода из него. К сожалению, перестроечное руководство реализовало один из худших (хуже, пожалуй, был бы лишь распад Союза с распадом самой РСФСР и с полноценной гражданской войной не только на окраинах, но и в центре бывшей сверхдержавы).

Как можно было бы преодолеть этот кризис без столь болезненных потерь? Для нас этот вопрос уже относится к области фантастики, хотя для Китая, например, он сейчас один из самых насущных. Китай – также цивилизация советского типа, возникшая в аграрной стране в результате крестьянского восстания, возглавленного партией радикальных городских революционеров. Недавно Китай подошел к грани, за которой он превратится из аграрно-индустриального в индустриальное общество и столкнется примерно с теми же проблемами, с которыми Советский Союз столкнулся в конце 60 – начале 80-х. Китайцам успешно удалось провести демаоизацию (в противоположность Советскому Союзу, в которой хрущевский вариант десталинизации подорвал идеологию и веру народа в руководство). Есть большие шансы, что и дальше удача будет им сопутствовать. Возможно, учтя опыт Советского Союза, они поймут, что излишнее увлечение индустриализмом, ускоренная и грубая урбанизация, забвение интересов деревни, разрушение крестьянства смертельны для обществ советского типа. Нас об этом по-своему пытались предупредить «почвенники» и «деревенщики» 70-х, но руководство государства и партии, увы, к ним не прислушалось…

Рустем ВАХИТОВ
Источник: «Советская Россия»

Поделиться