А. де Бенуа

Мир после коронавируса

История всегда открыта, как все знают, и это делает ее непредсказуемой. Тем не менее, при определенных обстоятельствах легче увидеть средне- и долгосрочную перспективу, чем ближайшую, как хорошо показывает коронавирусная пандемия. В краткосрочной перспективе, несомненно, можно представить худшее: перегруженные системы здравоохранения, сотни тысяч, даже миллионы погибших, разрывы цепочек поставок, бунты, хаос и все, что может последовать за этим. На самом деле нас несет волна, и никто не знает, куда она приведет и когда она осядет. Но если заглянуть дальше, некоторые вещи становятся очевидными.

Об этом уже говорилось, но стоит повторить: кризис здравоохранения отзывается (предупреждающе?) похоронным звоном на глобализацию и гегемонистскую идеологию прогресса. Конечно, крупные эпидемии древности и средневековья не нуждались в глобализации для того, чтобы породить десятки миллионов погибших, но очевидно, что сообщение транспорта, обменов и коммуникаций в современном мире может только усугубить ситуацию. В «открытом обществе» вирус очень конформистский: он действует как все, он циркулирует — только теперь мы не циркулируем. Иными словами, мы нарушаем принцип свободного передвижения людей, товаров и капитала, который был сформулирован под лозунгом «laissez faire». Это не конец света, но это конец света.

Давайте вспомним: после коллапса советской системы каждый Ален Минц на планете объявил «счастливую глобализацию». Фрэнсис Фукуяма даже пророчествовал конец истории, будучи убежденным, что либеральная демократия и рыночная система окончательно победили. Надо было превратить землю в огромный торговый центр, подавить все преграды на пути свободного обмена, растворить границы, заменить страны «территориями» и установить «универсальный мир», который предсказывал Кант. «Архаичная» коллективная идентичность будет постепенно уничтожена, а суверенитет устареет.

Глобализация опирается на императив производить, продавать и покупать, перемещать, циркулировать, продвигать и смешивать все «инклюзивным» образом. Она зависит от идеологии прогресса и идеи о том, что экономика окончательно заменит политику. Суть системы заключается в снятии пределов: всегда больше обменов, всегда больше товаров, всегда больше прибыли, чтобы позволить деньгам питаться самим собой и превращаться в капитал.

Вслед за бывшим индустриальным капитализмом, который все еще имел некоторые национальные корни, новый капитализм, все более и более оторванный от реальной экономики, полностью маргинализированный и функционирующий в нулевое время, взлетел, требуя, чтобы государства, теперь заключенные на финансовых рынках, приняли «благое управление», восприимчивое к служению своим интересам. Расширение приватизаций, а также делокализация и международные контракты привели к деиндустриализации, снижению доходов и росту безработицы. Использовался и злоупотреблял старый рикардианский принцип международного разделения труда, что привело к конкуренции в демпинговых условиях между рабочими западных стран и остального мира. Западный средний класс начал сокращаться, в то время как низшие классы расширялись, становясь все более уязвимыми и ненадежными. Государственные услуги приносились в жертву на алтаре великих принципов либеральной бюджетной ортодоксальности. Свободный обмен только укрепился в качестве догмы, а протекционизм стал его болячкой. Если что-то шло не так, то никто никогда не отступал, а вместо этого нажимал на ускоритель.

Но теперь, вдобавок ко всему, коллапс! Если раньше кто-то хвастался передвижениями и отрывом от корней, то теперь все остановилось. Ожидалось неминуемое исчезновение границ, а вместо этого видишь везде: Европейский Союз закрывает свои границы (что, оказывается, вообще возможно!) — границы устанавливаются между городами и регионами, между зданиями и людьми. Одна за другой все страны восстанавливают контроль над своими границами — и все аплодируют.

Порядок дня вчерашнего — жить вместе в обществе без границ; сегодня это значит — «остаться дома» и не смешиваться с другими. Яппи бегут из метрополий, как лемминги, в поисках безопасности во Франции  - именно в тех перифериях, которые они раньше презирали. Давно прошло время, когда говорили о «санитарном кордоне», чтобы держать дистанцию от нонконформистского мышления! В «морском» мире флуктуаций вдруг поднимается вопрос о возвращении «суши» — то есть, места, которое связывает.

Совершенно сдувшаяся, Европейская комиссия выглядит испуганным кроликом: растерянным, ошеломленным, парализованным. Не понимая чрезвычайного положения, она смущенно приостановила то, что раньше считала самым важным: «принципы Маастрихта», то есть «Пакт стабильности», который ограничивал государственные бюджеты 3 процентами ВВП, а государственный долг 60 процентами. После этого Европейский центральный банк разблокировал 750 млрд. евро, якобы для того, чтобы отреагировать на ситуацию, а на самом деле для того, чтобы спасти евро. Однако правда в том, что в чрезвычайной ситуации каждая страна решает и действует самостоятельно.

В глобализованном мире нормы должны позволять решать любые проблемы. Однако забывают о том, что в чрезвычайном состоянии, как показал Карл Шмитт, нормы больше не могут применяться. Послушать добрых апостолов, так проблемой было государство – а теперь оно становится решением, как и в 2008 году, когда банки и пенсионные фонды обратились к государственным властям, которые они раньше осуждали, чтобы защитить их от падения. Сам Макрон ранее говорил, что социальные программы стоят сумасшедшей суммы, а ныне  заявляет о готовности потратить все, что угодно, чтобы пережить кризис здравоохранения, без ограничений. Чем больше будет распространяться пандемия, тем больше будут расти государственные расходы. Чтобы покрыть издержки, связанные с безработицей, и заполнить бреши в компаниях, государства собираются потратить сотни миллиардов, даже если они и так уже находятся в глубоких долгах.

Смягчается трудовое законодательство, откладывается реформа пенсионного обеспечения, откладываются на неопределенный срок новые планы по выплате компенсаций по безработице. Даже табу на национализацию снято. Очевидно, что вдруг оказалось возможным найти деньги, которых раньше не было.

Сейчас они делают удивленный вид, что Китай, ставший фабрикой мира (в 2018 году на Китай приходилось 28 процентов добавленной стоимости мирового производства), «внезапно» производит всевозможные товары, которые мы сами отказались производить, начиная с медицинских (с 2008 года Европа не производит ни грамма парацетамола!), и это превращает нас в исторический объект в глазах других. Глава государства — какой сюрприз! — заявил, что «это безумие — делегировать другим нашу пищу, нашу защиту, нашу способность заботиться о себе, наш образ жизни». «Ближайшие недели и месяцы потребуют решения о разрыве», — добавил он. Можно ли будет перенести целые отрасли нашей экономики и диверсифицировать наши цепочки поставок?

Мы также не должны игнорировать антропологический шок. Понимание человека в доминирующей парадигме предполагало индивидуумов, которые были отрезаны от своих сверстников, полностью владели собой («мое тело принадлежит мне!»), намеревались внести свой вклад в общее равновесие, постоянно стремясь поставить собственные интересы максимально высоко от общественных, основательно управляемых юридическими контрактами и торговыми отношениями. Именно такое видение homo oeconomicus находится в процессе развала. В то время как Макрон призывает к ответственности каждого, к соседской солидарности и даже к «национальному союзу», кризис в области здравоохранения воссоздал чувство принадлежности. Наше отношение ко времени и пространству изменилось: наше отношение к нашему образу жизни, к причине нашего существования и к ценностям, которые не исчерпываются ценностями «Республики».

Вместо того, чтобы жаловаться, люди восхищаются героизмом медицинских работников. Важно заново открыть для себя то, что нас объединяет — трагедию, войну и смерть – как раз все то, что мы хотели забыть: это фундаментальное возвращение реальности.

А теперь, что перед нами? Прежде всего, безусловно, экономический кризис, который будет иметь самые тяжелые социальные последствия. Все ожидают очень сильную рецессию, которая затронет как Европу, так и США. Тысячи предприятий потерпят крах, миллионы рабочих мест окажутся под угрозой, ожидается падение ВВП до 20 процентов. Государствам снова придется впадать в долги, что сделает социальную ткань еще более хрупкой.

Этот социально-экономический кризис может привести к новому финансовому кризису еще больше, чем в 2008 году. Коронавирус не будет ключевым фактором, потому что кризиса ждали многие годы, но он, несомненно, станет катализатором. Фондовые рынки начали обваливаться, а цена на нефть упала. Обвал фондового рынка коснулся не только акционеров, но и банков, стоимость которых зависит от их активных холдингов: гипертрофированный рост финансовых холдингов стал следствием спекулятивной активности на рынке, которую они осуществляли в ущерб традиционной банковской деятельности по сбережениям и займам. Если обвал фондового рынка сопровождается кризисом долговых рынков, как это было в случае кризиса субстандартного ипотечного кредитования, то распространение платежных дефолтов в центре банковской системы указывает на общий коллапс.

Тогда риск заключается в том, что необходимо одновременно реагировать на кризис здоровья, экономический кризис, социальный кризис, финансовый кризис и, не следует забывать, экологический кризис и кризис мигрантов. Идеальный шторм: это грядущее цунами.

Будут также политические последствия во всех странах. Каково будущее китайского президента после коллапса «дракона»? Что произойдет в арабских мусульманских странах? Каково влияние на американские президентские выборы в стране, где десятки миллионов людей не имеют медицинской страховки?

Что касается Франции, то сейчас люди сплачивают ряды, они не слепые. Они видят, что эпидемия сперва была встречена скептицизмом, даже безразличием, и правительство колеблется принять стратегию: систематическое тестирование, иммунитет стада или карантин. Прокручивание и противоречивые заявления длились два месяца: эта болезнь не серьезна, но она приводит к многочисленным смертям; маски не спасают, но они нужны медицинским работникам; скрининг-тесты бесполезны, но мы постараемся провести их в массовом порядке; оставайтесь дома, но идите голосовать. В конце января министр здравоохранения Франции Агнес Бузин заверила нас, что вирус не выйдет за пределы Китая. 26 февраля Жером Саломон, генеральный директор по вопросам здравоохранения, дал показания в Комитете по социальным вопросам Сената о том, что проблем с масками не было. 11 марта министр образования Жан-Мишель Бланке не увидел причин закрывать школы и колледжи. В тот же день Макрон похвастался, что «мы ни от чего не откажемся и, уж конечно же, точно не от свободы», после того, как за несколько дней до этого демонстративно пошел в театр, потому что «жизнь должна продолжаться как обычно». Восемь дней спустя, смена тона: всеобщая изоляция. Как воспринимать таких людей всерьез? На языке «Желтых жилетов» это можно перевести лозунгом: изолированными правят жулики.

Мы на войне, говорит глава государства. Войны требуют лидеров и средств. Но у нас есть только «эксперты», которые не согласны друг с другом, и наше оружие — это хлопушки. В результате через три месяца после начала эпидемии у нас все еще нет масок, скрининг-тестов, дезинфицирующего геля, больничных коек и респираторов. Нам не хватает всего, потому что ничего не предвиделось, и никто не спешил наверстать упущенное после урагана. По мнению многих врачей, ответственные лица должны быть привлечены к ответственности.

Симптоматичным является случай с больничной системой, потому что она находится в центре кризиса. В соответствии с либеральными принципами, государственные больницы должны были быть преобразованы в центры затрат (cost centers), чтобы побудить их зарабатывать больше денег во имя священного принципа рентабельности, как будто их работу можно было бы рассматривать просто как вопрос спроса и предложения. Иными словами, нерыночный сектор должен был быть подчинен рыночным принципам путем введения управленческой рациональности, опирающейся на единственный критерий «точно в срок», что подталкивало государственные больницы к пределам паралича и краха. Известно ли, например, что региональные нормативы здравоохранения устанавливали ограничение на количество реанимаций в зависимости от «карты здоровья»? Или что Франция ликвидировала 100 000 больничных коек за последние 20 лет? Что на Майотте в настоящее время имеется 16 койко-мест в отделении интенсивной терапии для 400 000 жителей? Работники здравоохранения говорят об этом уже много лет, но никто не слушал. Сейчас мы расплачиваемся за это.

Когда все это закончится, вернемся ли мы к привычному беспорядку или, благодаря этому кризису здравоохранения, найдем возможность начать с лучших основ, далеких от демонизма коммерциализации мира, продуктивизма и потребительства любой ценой?

Хотелось бы надеяться на это, за исключением того, что те же самые люди показали себя неисправимыми идиотами. Кризис 2008 года, возможно, и послужил уроком, но его проигнорировали. Всплыли старые привычки: приоритет финансовых прибылей и накопления капитала в ущерб общественным услугам и занятости. Когда казалось, что дела идут лучше, в адскую логику долга снова бросились «быки», токсичные финансовые продукты циркулировали, акционеры настаивали на полной отдаче от своих инвестиций, а под предлогом восстановления равновесия проводилась политика жесткой экономии, которая опустошала народ. «Открытое общество» последовало своему естественному порыву: еще раз!

На данный момент можно было воспользоваться карантином, чтобы перечитать или заново открыть для себя грозную работу социолога Жана Бодрийяра. В «гиперреальном» мире, где виртуальность превзошла реальность, он первым заговорил о «невидимой, дьявольской и неуловимой несхожести, то есть вирусе». Информационный вирус, вирус эпидемии, вирус фондового рынка, вирус терроризма, вирусное распространение оцифрованной информации: все это, по его словам, подчинялось «одному и тому же протоколу вирулентности и облучения с вирусной властью над воображением».

Виральность, иными словами, является современным великим принципом заражения отказа от регулирования.

Пока я пишу эти строки, жители Ухани и Шанхая заново открывают это для себя в естественном состоянии, где небо голубое.

(с) Ален де БЕНУА, Геополитика.RU