Вячеслав Макарцев

Хилиазм и общество

(Из книги «Святоотеческий «хилиазм»»)

I

Слово «хилиазм» по отношению к буквальному пониманию «тысячи лет» 20-ой главы Откровения применяется не только в западном богословии, но и в богословии Православной Церкви. Соответственно хилиастами называют сторонников такого понимания. Несмотря на то что изначально среди тех, кто понимает «тысячу лет» буквально, были собственно хилиасты, то есть придерживающиеся «грубо чувственного» характера «тысячелетнего царства», и такие, кого называть «хилиастами» нельзя, а надо называть «духовными тысячниками», так как они исповедовали «воскресение первое» как «восстание тела духовного» (1Кор. 15, 44), широко распространен прием заключения в одну «клетку» эти две категории буквалистов.

Противников буквального понимания «тысячи лет», как правило, с древних времен называют аллегористами. Они утверждают, что это место нужно понимать лишь иносказательно.

Помимо этого в богословии принято, в зависимости от того, в каком отношении к «тысяче лет» мыслится Второе Пришествие Христа, выделять амилленаризм (амилленализм), постмилленаризм (постмилленализм) и премилленаризм (премилленализм).

Амилленаризм — это «начавшийся милленаризм», то есть толкование «тысячи лет» как «время Евангельской проповеди» от Первого до Второго Пришествия, и отождествление, как правило, «тысячелетнего царства» с Церковью. Постмилленаризм – «возникающий милленаризм»: появляющееся после Вознесения Христа до Его Второго Пришествия на определенном этапе исторического развития «тысячелетнее царство», но без реального присутствия Христа. Премилленаризм – буквальное воцарение Христа на земле после поражения «зверя из моря» (Антихриста) и «зверя из земли» (Лжепророка) по Его Втором Пришествии.

В подтверждение своей позиции аллегористы приводят высказывания святых отцов Церкви по поводу хилиазма, при этом, чаще всего, умалчивают о том, что последние, как правило, имели в виду «грубо-чувственных» хилиастов, а не «духовных тысячников». В процессе доказательства аллегористы используют, как правило, лишь теологумены, не имея основательной опоры в Предании Церкви.

«Грубо-чувственные» хилиасты в подтверждение своей правоты ссылаются на «духа в себе», на еретиков Керинфа и Аполлинария, а также на последовательность изложения событий Апокалипсиса.

«Духовные тысячники» ориентируются, в первую очередь, на голос Предания Церкви, представленный именами мужей апостольских Варнавы и Папия Иерапольского[1], святого мученика Иустина Философа, а также святых отцов Древней Церкви Иринея Лионского, Ипполита Римского, Мефодия, епископа Патарского (Олимпийского).

Нетрудно заметить, что аллегористы, как правило, занимают позицию амилленаризма, хилиасты и «духовные тысячники» – постмилленаризма и премилленаризма.

Так вышло, что аллегористами Предание Церкви не принимается во внимание при рассмотрении вопроса о «тысячелетнем царстве». Считается, что Предание не осветило этот вопрос. Исследователи из лагеря аллегористов, как правило, опираются на авторитет некоторых святых отцов Церкви, неверно называя их мнение «преданием» и не обращая внимание на то, что последние не указывают непрерывную цепь передачи предания от Апостолов в учении о «тысяче лет». Конечно, немаловажную роль сыграло то обстоятельство, что католические переписчики, как известно, «утеряли» пять последних глав пятой книги «Обличения и опровержения лжеименнаго[2] знания» святителя Иринея Лионского, в которой и содержалось свидетельство о существовании такого предания[3].

Замалчивание церковного учения о «тысяче лет» как о «духовном тысячелетии» ведет свое начало с V века. До этого времени мы видим борьбу с хилиазмом еретиков. Сложность вопроса заключается в том, что хилиазм еретиков – это мимикрия «тайны беззакония» в христианской среде, то есть проникновение в ее среду хилиазма противника Христа, сиречь диавола. Вместе с «пшеницей» бурно прорастали и «плевелы». Здесь встает вопрос: выдергивать «плевелы», подвергая опасности и «пшеницу», или оставить то и другое до жатвы. Церковь, вопреки мнению православных аллегористов и митрополита Макария (Булгакова), чье мнение они ретранслируют, оставила то и другое до жатвы. Это выразилось в том, что не было соборного определения относительно хилиазма.

Посчитав отсутствие соборного определения невозможным, митрополит Макарий (Булгаков) выстроил виртуальное здание «темницы хилиазма», материалом для стен которого стало его ошибочное «мнение» об осуждении хилиазма на Втором Вселенском Соборе. Выражение «темница хилиазма» взято нами из книги священника Бориса Кирьянова «Полное изложение истины о Тысячелетнем Царстве Господа на Земле», вышедшей в издательстве «Алетейя» в 2001 году. Обличая митр. Макария (Булгакова), священник Борис Кирьянов пишет: «Поскольку „первый вид“ хилиазма м. Макарий относит к безумной ереси Керинфа, то нет нужды рассматривать это. Достойно только немалого возмущения, что это безумие дьявольской ереси м. Макарий, не имея дара различения духов (1 Кор. 12, 10), вталкивает вместе с истиной в одну темницу… под общим изобретенным для них названием „хилиазм“. Когда бы, во исполнение заповеди (Мф. 7, 1-2), таким же образом поступили с самим м. Макарием и, допустим, причислили его к христоубийственным книжникам или хотя бы к „несмысленным галатам“ (Гал. 3, 1), то он наверно бы возмущался несправедливостью и неразличением, тогда как здесь он гораздо больше подходит к тем и другим, нежели распинаемая им истина ко лжи и ереси»[4].

Книга о. Бориса Кирьянова стала первой и пока единственной в Православии апологией учения святых отцов древней Церкви о «тысячелетнем царстве». С богословской стороны книга, как нам представляется, не имеет сколь-нибудь серьезных изьянов, и это неудивительно, так как богословская образованность о. Бориса Кирьянова сомнений не вызывает[5].

Книга священника Бориса Кирьянова «Полное изложение истины о Тысячелетнем Царстве Господа на Земле» наполнена ревностью по Богу в духе праведного Финееса против тех, кто попирает истину. И он имел на это полное право, поскольку исповедничеством во время хрущевских гонений заслужил его. Вероятнее всего, этот боевой исповеднический дух книги особо задевает ее недоброжелательных критиков, но «отец Борис Кирьянов… прошел настолько серьезный путь своей жизни и столько сделал, столько испытал и перестрадал»[6], что не лукавым оппонентам судить о его богословии, тем более в безапелляционном тоне, к какому они прибегают, к тому же не утруждая себя мало-мальски основательными доказательствами…

Осуждение буквализма, в том числе и святоотеческого, большинство современных православных аллегористов выводят из решений Второго Вселенского Собора. Эти ложные утверждения насчет Собора митр. Макария (Булгакова) с небольшими вариациями переносятся из книги в книгу более ста лет. Так или иначе, независимо от понимания этого момента аллегористами, нам предписывается осудить мнение тех святых отцов древней Церкви, что исповедовали духовный «хилиазм» относительно «тысячелетнего царства». Митрополит Макарий (Булгаков) недвусмысленно говорил о ереси словами «в обоих своих видах»[7].

Уже давно были опровергнуты эти ложные утверждения насчет Собора, однако по инерции их продолжают массово воспроизводить. Пожалуй, самое трудное в этом вопросе – это отойти от ошибочного представления, порожденного «неточностью» митрополита Макария (Булгакова), приписавшего Второму Вселенскому Собору осуждение хилиазма. Непосвященные в эту тайну Полишинеля выпускники духовных академий, семинарий, училищ, различного рода курсов, усвоив на занятиях «неточность» митр. Макария, приводят именно этот «аргумент» в споре с противниками аллегоризма. Несколько поколений православных христиан впитало эту «неточность» с «молоком» альма-матер.

Однако вопрос внесения в Символ веры слов «Егоже царствию не будет конца» давно уже рассмотрен серьезными богословами, церковными историками и канонистами. Эта поправка направлена против Маркелла Анкирского и не имеет в виду хилиазма. Для убедительности позволим себе процитировать церковного историка Василия Болотова: «Самый своеобразный пункт системы Маркелла составляет его учение ο царстве Христовом. Слова нашего символа: „Егоже царствию не будет конца“, заимствованные из других символов, направлены именно против Маркелла. Царство Христово есть царствовоплотившагося Слова (и поэтому не тождественно с вечным царством Λόγος`а, соцарствующего Отцу = с царством Божиим). Но цель воплощения дана не в самом бытии Слова, а в домостроительстве: Λόγοςвоплотился для мира. Следовательно, это цель конечная и, как такая, она некогда будет вполне достигнута, и тогда (перестав быть целью, а став осуществившимся фактом) „второе домостроительство“ и царство Христово не имеют основ для существования (raison d’etre). Итак, царство Христово некогда кончится, – продолжает излагать мнение Маркелла Болотов, – разрешится в царство Божие. „Подобает бо Ему царствовати, дондеже положит вся враги под ногама Своима. — Егда же покорит Ему всяческая, тогда и Сам Сын покорится покоршему Ему всяческая, да будет Бог всяческая во всех. – егда (Сын) предаст царство Богу и Отцу“ (1 Кор. XV, 25, 28, 24). Эта συστολη последует, очевидно, после всемирного суда.

Но с прекращением царства Христова, – пишет далее Болотов, – тесно связан вопрос ο человеческой стороне Христа. Если бы человечество Христово было самостоятельным лицом или совершенно безлично (плотью без разумной души), тогда вопрос решался бы легко. Но человечество Его не самостоятельно лично в Λόγος’е (=ένυπόστατος по точной догматике) в этом трудность задачи. – Для Маркелла несомненно, что на всемирном суде Слово явится еще как воплощенное: тогда узрят Сына человеческаго (Мф. XXIV, 30) и воззрят нань, его же прободоша (Иоан. XIX, 37); но в момент συστολής чтò будет? Слово для нас воплотилось; это цель конечная, и, следовательно, и для вочеловечения Его настанет конец: так следует по логике догматической системы Маркелла, – замечает Болотов, – и он не видит мотивов отступить пред этим выводом. Возражают: „но плоть Христа бессмертна по воскресении“. Но, думает Маркелл, это не доказывает ее вечности: не все то, что высоко с точки зрения человека, высоко и для Бога: и ангелы бессмертны, однако же, они не в личном единении с Богом. Плоть не нужна Λόγος’γ, ибо „не пользует ничтоже“: „дух есть, иже оживляет“ (Иоан. ѴІІ, 63). Следовательно, отношения κατα σάρκα должны опять уступить место отношению κατα πνεύμα, Триада — сократиться в монаду (за „ενεργεία“ наступить „δυνάμει“). Что тогда сделается с плотью Христа, это вопрос крайне трудный, и Маркелл не желает догматствовать ο том, ο чем из божественных писаний он не узнал ничего твердаго, и вопрошающим отвечает по апостолу: „видим убо ныне якоже зерцалом в гадании, тогда же лицем к лицу: ныне разумею отчасти, тогда же познаю, якоже и познан бых“ (1 Кор. XIII, 12) »[8], – пишет Болотов.

Мы видим, что Маркелл учил, будто бы настанет время, когда Христос «сократится», а Его Царство прекратится и станет Царством Бога-Отца. Маркелл не был хилиастом. Более того, если отталкиваться от его учения, то надо признать, что Маркелл был сторонником того мнения, будто Царство Христово уже началось по воплощении Его. Вот как описывает этот момент учения Маркелла церковный историк Анатолий Алексеевич Спасский: «Когда Отец все подчинит Сыну, тогда и Сын подчинится Отцу, и царство Христа, начавшееся около 400 лет тому назад (выделено мною – В. М.), прекратится. Логос опять сольется с Божеством и будет составлять с Ним одно. Конечно, господство Его не уничтожится совсем, как оно и не имело начала, поскольку Логос всегда находился в единстве с Отцом. Но плоть по соединении с Отцом Ему будет уже не нужна и хотя бы она сделалась нетленной, она все–таки останется недостойной Бога…» »[9].

В Апокалипсисе, вопреки широко распространенному мнению, ничего не говорится о кончине после «тысячи лет» Царства Христа: «окончится тысяча лет» – это совсем не то, что «кончина царства Христова». Святитель Ириней Лионский учил о тысячелетии как о периоде, в котором «достойные постепенно привыкают вмещать Бога»: «Поскольку мысли некоторых увлекаются еретическими речами и они не ведают распоряжений Божиих и таинства воскресения праведных и царства, которое есть начало нетления и через которое достойные постепенно привыкают вмещать Бога, то необходимо сказать, что праведные должны сперва, воскресши для лицезрения Бога, в обновленном создании получить обещанное наследие, которое Бог обещал отцам, и царствовать в нем, а потом настанет Суд. Ибо справедливо, чтобы в том же создании, в котором подвизались или подвергались скорбям, всячески испытанные в страдании, они и получили плоды страдания своего, и в создании, в котором умерщвлены по любви к Богу, в том же и ожили (воскресли), и в создании, в котором понесли рабство, в том же и царствовали»[10].

Евсевий Памфил от игнорирования церковного Предания, о «начале нетления», которое наиболее характерно для александрийского богословия, перешел к его подрыву. Он не нашел ничего лучшего, как поставить под сомнение «главное русло церковного Предания» о святоотеческом «хилиазме» через умаление мужа апостольского Папия Иерапольского: «…Говорит, что по воскресении мертвых наступит царство Христово на этой самой земле – телесно, и будет продолжаться тысячу лет. Такую мысль он вывел, думаю, из апостольских сказаний, не понявши чего-либо, сказанного Апостолами таинственно, в образах: потому что был человек ума, кажется, весьма ограниченного…»[11].

Дореволюционный богослов Четыркин высказывает удивление нападкам Евсевия на Папия Иерапольского, потому что это ничего не меняет в отношении апостольского предания о «тысяче лет», поскольку св. Ириней ясно пишет: «Так и пресвитеры, видевшие Иоанна ученика Господня, сказывали, что они слышали от него, как Господь учил о тех временах и говорил: „придут дни, когда будут расти виноградные деревья, и на каждом будет по десяти тысяч лоз, на каждой лозе по 10 тысяч веток, на каждой ветки по 10 тысяч прутьев, на каждом пруте по 10 тысяч кистей и на каждой кисти по 10 тысяч ягодин и каждая выжатая ягодина даст по двадцати пяти метрет вина…“»[12]. И лишь дальше св. Ириней упоминает Папия Иерапольского: «Об этом и Папий, ученик Иоанна и товарищ Поликарпа, муж древний, письменно свидетельствует в своей четвертой книге…»[13]. То есть не из книги Папия узнал Ириней о природном изобилии, что наступит во времена «тысячелетнего царства», но от «пресвитеров, видевших Иоанна, ученика Господня», и подтверждает далее, что свидетельство Папия «об этом» соответствует словам тех, что видели Апостола Иоанна Богослова и слышали свидетельство из его уст.

Четыркин приходит к следующему заключению: «Если для подрыва авторитета Иринея, как проводника апостольского предания, возводят свидетельства пресвитеров в его сочинениях только к произведению Папия, то в этом случае основываются не на словах Иринея, а на чем-то слишком субъективном. Епископ Лионский ясно различал между устными изречениями пресвитеров и письменными подтверждениями Папия…»[14]. Совершенно очевидно, что это «слишком субъективное» не что иное, как «корпоративная солидарность» аллегористов, пытавшихся заглушить голос церковного Предания в вопросе о «тысячелетнем царстве».

Четыркин делает следующий вывод: «На основании всего вышеизложенного, свидетельство Иринея вообще мы можем считать достоверным как первоизвестие, а не простое предание (выделено мною – В. М.). <…>

Что касается самого Иринея, – продолжает Четыркин, – то он является свидетелем признания богодухновенности Апокалипсиса, как происходящего от Св. Духа. Писателем его он считает „Иоанна, ученика Господа“, – стереотипная фраза для обозначения Апостола Иоанна. Писатель этой свящ. книги тожественен с писателем четвертого Евангелия. Приводятся Иринеем и буквальные выдержки из Апокалипсиса. Затем, св. Ириней удостоверяет подлинность числа 666… <….> Наконец, высказывается св. Ириней и относительно времени происхождения Апокалипсиса…»[15]

Именно в качестве свидетеля выступает по Отношению к Апокалипсису св. Ириней Лионский, которого называют «устами Поликарпа»[16] – ученика Апостола Иоанна Богослова. Как раз здесь «непрерывное предание» воцерковляет Откровение, потому что «…об Апокалипсисе… главное русло церковного предания: Апостол Иоанн – Поликарп – Ириней»[17].

«Хилиастическая» тема Апокалипсиса затрагивалась св. Иринеем Лионским также с позиций свидетеля: «на основании специального исследования» он выражает учение Церкви по этому вопросу. Святой Ириней Лионский прямо говорит, что отрицание учения Церкви о «тысяче лет» является следствием следования «еретическим мнениям»: «…Некоторые из почитаемых за правоверующих преступают установленный порядок возвышения праведных и не ведают способов приготовления к нетлению, содержа еретические мнения…»[18] Аллегористы, как правило, стараются не замечать этого сурового предостережения лионского епископа, приводя вместо него к месту и не к месту более мягкое св. Иустина Мученика из его «Разговора с Трифоном иудеем»: «есть многие из христиан с чистым и благочестивым настроением, которые не признают этого». Святой Иустин Мученик не был священником, а поскольку, вне всякого сомнения, среди тех, кто «не признавал этого», были и священники, то он должен был соблюдать принятые в Церкви правила поведения в отношении их, да к тому же, скорее всего, надеялся на то, что сумеет переубедить сомневающихся. Святой Ириней Лионский – епископ, учитель Церкви, и его положение пастыря, пекущегося о стаде, о сохранении в целости учения Церкви, обязывало его быть предельно строгим к тем, кто «увлекается еретическими речами», тем более, если это священнослужители. Поэтому он без всяких любезностей говорит так, как это есть на самом деле: что это, во-первых, «некоторые», и, во-вторых, «из почитаемых за правоверующих», а не суть таковы на самом деле, поскольку они «преступают установленный порядок возвышения праведных и не ведают способов приготовления к нетлению, содержа еретические мнения». Утверждение амилленаристов, что св. Ириней «уклонился в неправомыслие» по этому вопросу вследствие увлечения его борьбой с гностицизмом является ложным: он передает учение Церкви по этому вопросу, основываясь на Предании, что прямо следует из его слов.

Подытоживая вышесказанное заметим следующее: 1) на Втором Вселенском Соборе не было осуждения хилиазма ни в каком «виде», нет никаких сведений и о том, что этот вопрос затрагивался на каком-либо другом известном Соборе; 2) Маркелл, против ереси которого была вставлена в Символ Веры фраза «Егоже Царствию не будет конца», был, судя по всему, амилленаристом; 3) святоотеческое «тысячелетие» не устанавливает границы Царства Христа, которое начинается с «тысячелетнего царства», и им не заканчивается, а устремлено в вечность; 4) святоотеческий «хилиазм» вытекает из Предания Церкви.

Убедившись в безосновательности ссылки митр. Макария (Булгакова) на Второй Вселенский Собор как на «соборное осуждение хилиазма», современный амилленарист Алексей Дунаев предложил, разрушив «темницу хилиазма», то есть признав эту «неточность», «сковать цепью» святоотеческое учение о «тысяче лет» с еретическим хилиазмом. Дунаев пишет: «Следует отметить только две неточности митр. Макария, до сих пор повторяемые православными экзегетами, списывающими свои объяснения из Догматики Макария даже без указания источника. Во-первых, указанные митр. Макарием святые отцы, начиная с Папия, придерживались и буквально-материального (см. фр. 14), а не только духовного понимания удовольствий. Свидетельство о наличии у Папия, помимо буквальных, и духовно-аллегорических толкований (ср. фр. 13) не опровергает сказанное, ибо и в иудейской экзегезе соседствовали эти два, казалось бы, несовместимых плана, а аллегорическая интерпретация рая была необходима для объяснения, как рай может находиться не на земле, а в небесном Иерусалиме… Во-вторых, Второй вселенский собор осудил прибавкой „Егоже Царствию не будет конца“ (Лк. 1, 33) ересь не Аполлинария, а Маркелла Анкирского, не имеющую никакого отношения к хилиазму»[19].

И там же, чуть далее, Дунаев пытается показать основание для замены одной «неточности» другой «неточностью»:  «Однако хилиазм Аполлинария подвергся критике со стороны свв. Епифания Кипрского, Василия Великого и Григория Богослова, называвших буквальное понимание тысячелетнего царствия „вторым иудаизмом“ и „иудейскими баснями“, несовместимыми со всем Священным Писанием». Ход мысли понятен: раз указанные святители осудили и отвергли буквальное понимание тысячелетнего царства, назвав его «вторым иудаизмом» и «иудейскими баснями», то нельзя принимать и учение святых отцов о «начале нетления», которое наиболее полно изложил святитель Ириней Лионский, поскольку, мол, это одно и то же.

В этой «неточности» Алексея Дунаева, которую он предлагает взамен «неточности» митр. Макария, нет ни научности, ни, тем более, богословия. В самом деле, о какой научности здесь можно вести речь, если, во-первых, имеется недвусмысленное упоминание о духовном прочтении «тысячи лет» самим автором ныне широко распространенного толкования ее как Церкви, то есть блаж. Августином: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так»[20]. Совершенно очевидно, что признание того, что, помимо еретического, есть и духовное понимание буквального «воскресения первого» «во времена царства» не «неточность» митр. Макария, но отражение им действительности. Во всяком случае, имен Иустина Мученика, Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского, учивших о телесном воскресении в «тысячу лет», ни Епифаний Кипрский, ни Василий Великий, ни Григорий Богослов не упоминают.

О каком богословии можно вести речь при игнорировании Предания Церкви в разрешении подобного рода вопросов? Христианский цицеронизм, то есть упор лишь на богословское красноречие, может увести человека далеко в сторону от пути истины.

Действительно, в западном богословии не принимается во внимание то, что святитель Ириней Лионский учение о «тысяче лет» излагает как полученное от учеников Апостолов: в протестантизме потому, что Предание Церкви признано необязательным для фундамента богословия, в католичестве по той причине, что свидетелем Церкви на все времена является очередной «преемник апостола Петра» и его «мозговой штаб» – римская курия.

На протяжении столетий западное богословие с невыразимой легкостью произносило слово «хилиазм», когда вело речь об эсхатологии мужа апостольского Папия Иерапольского, святого мученика Иустина Философа, святых отцов Иринея Лионского, Ипполита Римского, Мефодия Патарского. От многократного повторения хилиазм еретиков и духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви настолько плотно слились в сознании западных богословов, что для большинства из них стерлась грань между духовным и «грубо-чувственным» буквализмом «тысячелетнего царства». Но отсюда вовсе не следует то, что и богословы Православной Церкви непременно должны принимать этот дискурс. В Православии на пути такого безответственного отношения к богословской проблематике стоит Предание Церкви. Ни научности, ни богословия не может быть при игнорировании церковного предания.

Дунаев находит возможным «сковать одной цепью» еретический хилиазм и «хилиазм» святых отцов Древней Церкви на основании того, что их объединяет «буквально-материальная» чувственность. К какой нелепости может привести подобного рода теологумен мы можем убедиться, если обратимся ко всеобщему воскресению мертвых. Совершенно очевидно, что и те люди, которые воскреснут для осуждения в геенну огненную, воскреснут «буквально-материально». Но разве можно их соединять на этом основании со спасенными?

Этот аргумент противников святоотеческого «хилиазма» особенно поражает: поскольку, мол, разговор идет о буквальном «чувственном Царстве», постольку это мнение не может быть принято. Позвольте, что вы хотите этим сказать? Что Христос по Воскресении не имеет человеческих чувств: не ощущал вкуса «печеной рыбы и сотового меда», которые вкушал, чтобы убедить учеников в том, что Он не призрак, не чувствовал прикосновения к язвам Апостола Фомы и жар от костра при Тивериадском озере? Если вы верите, что Христос воскрес, то как вы можете отрицать то, что Его тело способно чувствовать, ощущать? Если вы не отрицаете этого, то как вы можете использовать способность чувствовать как аргумент против мнения святых отцов о «воскресении первом», о первом тысячелетии вечного Царства Христа?

Слово «чувственный» имеет два значения: «1. Воспринимаемый органами чувств (видимый, слышимый, осязаемый, обоняемый, воспринимаемый на вкус), относящийся к такому восприятию. 2. Плотский, с сильно выраженным половым влечением» (Словарь русского языка Ожегова). И коль скоро вы заводите разговор о чувственности, то будьте добры разведите эти два значения слова «чувственный». В противном случае можно смело ставить вопрос о наличии у вас сомнения в Воскресении Христа. Вы же не можете допустить и мысли, что Христос по Воскресении (как и, естественно, до него)  может предаваться каким-либо излишествам, верно? Но как вы можете допустить мысль, что святые Его по воскресении будут «предаваться самым неумеренным плотским пиршествам»? Как можно сомневаться в том, что чувственность святых Христа, по Его подобию, будет находиться в полном подчинении духу и вечно служить ему? Сказано Апостолом Иоанном Богословом: «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Иоан. 3. 2).

Думается, разговор о «воскресении первом» и первой тысячи лет вечного Царства Христа давно назрел в Церкви…

Если мы внимательно вслушаемся в доводы блаж. Августина против буквального понимания «тысячи лет», то обнаружим, что его более всего волнует вопрос стремительного распространения еретического хилиазма. Для предотвращения пагубных последствий он предлагает разрешить вопрос о буквализме, включая и святоотеческий, экзегетическими мерами, для чего и прибегает к своему толкованию 20-ой главы Апокалипсиса. То есть здесь имеет место попытка накинуть на буквализм своеобразный «экзегетический колпак», лишить доступа «света» – возможности на богословском уровне осмысливать этот вопрос в Церкви. Другими словами, положить вопрос о хилиазме под спуд.

Это не игнорирование учения Древней Церкви о «тысяче лет» как о будущей реальности духовного плана, и тем более не его отвержение, но вопрос икономии, предотвращения массового распространения еретического хилиазма. Вот как об этом, в более широком контексте, говорит сам блаж. Августин в главе семь двадцатой книги сочинения о «О граде Божием»: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так. Но коль скоро они утверждают, что воскресшие в то время будут предаваться самым неумеренным плотским пиршествам, на которых будет столько пищи и питья, что они не только не будут соблюдать никакой умеренности, но превысят меру самого неверия, то никто, кроме плотских, никоим образом этому поверить не может. Духовные же называют их, верящих этому, греческим именем χιλιάστας; переведя это название буквально, мы можем называть их тысячниками. Вдаваться в особое опровержение их было бы долго; скорее, мы должны в настоящем случае показать, как следует понимать это место Писания»[21].

Более определенно по поводу икономии высказывается святитель Филарет, митрополит Московский, в «Слове в день Успения Пресвятой Богородицы», произнесенном в Московском Успенском соборе 15 августа 1825 г: «Оставляю испытание тайн будущаго, которых подлинно не столько истинное разумение потребно, сколько ложное опасно. Ищу разуметь только повеленное»[22].

В первой части указанного «Слова в день Успения Пресвятой Богородицы» святитель Филарет излагает, если говорить по существу, духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви и допускает возможность будущего «тысячелетия покоя»: «Итак, воскресения перваго, воскресения блаженных и святых, должно искать между днем воскресения Христова и последним днем мира. Где же они? Подлинно, взятие Пресвятыя Девы с телом на небо, по признакам оставшимся на земле, подобное воскресению Христову, не есть ли первый пример перваго воскресения?»[23]

Чуть далее, после указанной выше ремарки, святитель Филарет излагает взгляд на тысячелетие блж. Августина.

Как мы видим, святитель Филарет окончательно проясняет этот вопрос. И мы уже ясно понимаем, что здесь имеет место икономия в чистом виде, тот случай, когда до поры до времени требуется не истинное понимание, а устранение ложного. А потому он оставляет «испытание таин будущего», поскольку не пришло еще для этого время. Мнение блж. Августина неложно в том смысле, что без Церкви невозможен вход в Царство Христа, в Царство Божие. Именно посредством Церкви человек входит в вечное Царство Христа Бога нашего. Через Таинство Крещения человек воскресает к вечной жизни, через Таинство Миропомазания он становится храмом Святого Духа, а через Покаяние и Евхаристию открывается вход Христу в верующее сердце. И это главное для спасения человека. Дабы оградить паству от еретиков, манящих ее знанием истины, блж. Августин посчитал лучшим оградить ее от ложного разумения, – что спасение возможно вне Церкви, – до той поры, когда она придет «в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4, 13). Вот такой парадокс, когда мнение может быть не ложным, но, в то же самое время, и не истинным.

Читатели, как правило, требуют ответа на вопрос, зачем нужны «времена Царства». Ответ на него св. Иринея предельно лаконичен, а потому, чаще всего, проходит мимо сознания: «в то время праведные будут царствовать на земле, возрастая от видения Господа и чрез Него навыкнут вмещать славу Божию и будут наслаждаться в царстве обращением и общением с святыми ангелами и единением с духовными существами». И в другом месте: человек «будет приготовляться к нетлению и будет возрастать и укрепляться во времена царства, чтобы был способным к принятию славы Отчей».

Подведем итог первой части статьи: 1) имеет место грубое игнорирование Предания Церкви в вопросе о «тысячелетии»; 2) мнение блаж. Августина о «тысяче лет» – иконимия в чистом виде, вызванная тем, что возникла ситуация, когда «не столько истинное разумение потребно, сколько ложное опасно».

II.

Амилленаристы выносят хилиазму, а стало быть и святоотеческому «хилиазму», поскольку для них, судя по всему, не существует принципиальной разницы между ними, следующий приговор «именем истории»: «Итак, исторический обзор влияния хилиастических идей на церковные и политические движения показывает, как богословское заблуждение относительно толкования одного краткого отрывка Откровения, будучи реализуемо в применении к конкретным условиям исторической действительности, оборачивается тяжелейшими последствиями как для самих носителей этих идей, так и для современного им общества. Сама история вынесла приговор хилиазму – это идеология тупикового пути для цивилизации, ибо он неоднократно служил катализатором самых кровавых переворотов и тираничных режимов»[24].

Заметим сразу, отмежевываясь от литературщины в этом вопросе, что история не выносит никаких приговоров, поскольку не ее это дело. Она лишь фиксирует события. Но богослову, претендующему на роль судьи, не стоит забывать о том, что в мире всегда и везде, в том числе и в Церкви, действуют «пшеница» и «плевелы», «сыны Царствия» и «сыны лукавого», «овцы» и «козлища» (Мф. 13, 24-30).

Человек, научающийся различать «пшеницу» и «плевелы», «единочеловечество» и «всечеловечество» на «поле» истории, может вынести и правосудный приговор или утвердить его по ходу истории. Но это чрезвычайно трудно сделать до Страшного Суда, а потому сказано: «…Не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (1 Коринф. 4, 5). А коль уж взялся судить, то следуй наставлению Господа: «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Ин. 7, 24).

Чтобы остудить горячие головы «прокуроров истории», процитируем положение из Основ Социальной Концепции Русской Православной Церкви: «Церковь призывает своих верных чад и к участию в общественной жизни, которое должно основываться на принципах христианской нравственности. В Первосвященнической молитве Господь Иисус просил Небесного Отца о Своих последователях: „Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла… Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир“ (Ин. 17, 15,18). Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, – говорится в Основах Социальной Концепции, – что мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Христианин должен видеть мир и общество в свете его конечного предназначения, в эсхатологическом свете Царства Божия»[25], – предупреждают Основы Социальной Концепции Русской Православной Церкви. Совсем другое дело, что это «участие в общественной жизни» «пшеница» и «плевелы» понимают по-разному, даже в пределах Единой Церкви…

Амилленаристы убеждены, что именно «богословские заблуждения» премилленаристов лежат в тех бедах, что обрушились на человечество в последние несколько веков. Но так ли это на самом деле? Нет ли в этом и вины амилленаризма? Попробуем в этом разобраться.

Известно, что одно из определений амилленаризма, к которому относят взгляды на «тысячелетие» аллегористов, – это «начавшийся миллениум» или «начавшийся хилиазм». И это определение, как представляется, верное: «начавшийся миллениум» (хилиазм) есть толкование все той же «преткновенной строчки» о «первом воскресении» и «тысяче лет»: так же через тысячу лет (от Рождества Христова или от Миланского эдикта св. Константина В.) многие аллегористы ждали «кончину века», но, не дождавшись, присоединись к богословскому мнению, что число 1000 нужно понимать  символически. И если в III и IV веках еще были надежды на то, что «сатана связан» и «тысяча лет» христианского мира будет действительным Царством Христа, то позднее реальность заставила с собою считаться, поскольку большой процент христиан не сильно повлиял на социально-экономические процессы в Римской империи: «плевелы» не бездействовали.

Решая, с одной стороны, проблему борьбы с еретическим хилиазмом, «икономический хилиазм», то есть «начавшийся миллениум», ослаблял, с другой стороны, веру в Царство Божие, так как общественная жизнь была неизмеримо далека от этого идеала христианской веры. «Царствование со Христом» в «начавшемся миллениуме» очень слабо проявляло себя в жизни общества. «Церковь воинствующая» была гораздо меньше «церкви крещеных». Беспрерывные войны, голодные времена, эпидемии, смуты, революции, дворцовые перевороты, роскошная жизнь одних и нищета других никак не вписывались в «царствование со Христом» «тысячу лет» и в «связывание сатаны». К тому же Апокалипсис не позволяет говорить о «связывании сатаны» до определенного времени.

Действительно, в случае, если сатана уже связан Христом, то как понимать слова из глав второй и третьей Апокалипсиса, обращенные к Ангелам семи церквей: «…Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия»; «…Побеждающий не потерпит вреда от второй смерти»; «…Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает»; «Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего; и дам ему звезду утреннюю»; «Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его»; «Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое»; «Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его»?

Если сатана уже связан, а не ограничен силою Христа в своих возможностях, то с кем происходит борьба? А если христиане настолько слабы, что могут побеждать лишь тогда, когда сатана полностью связан, то не умаляем ли мы этим Победу Христа, поскольку Он живет в христианах: «и уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20)?  Не призывают ли нас Апостолы: «противостаньте диаволу, и убежит от вас» (Иак. 4, 7), «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет. 5, 8)?

Представляется, что не в последнюю очередь аллегоризм в толковании «преткновенной строчки», когда нужда в икономии отпадает, «затворяет Царство Небесное человекам», порождая в обществе попытки найти дорогу к нему без книжников, то есть богословов. Конечно, дело не только в аллегористах: еретический хилиазм ведет во тьму вне зависимости от позиции аллегористов, поскольку фундамент его не в христианской вере, а в философии и «александрийском синкретизме». Но и амилленаризм так или иначе вытекает из философии Платона, и не имеет опоры в Предании Церкви. В какой-то мере поведение тех, кто отрицал (отрицает) каноническое достоинство Апокалипсиса, более прямодушное, нежели амилленаристов: не верят они, что автором Откровения является Апостол Иоанн Богослов, а отсюда и прибегать к аллегоризму особой нужды у них нет, но, если и толкуют аллегорически, то не вступают в конфликт с церковным преданием, со свидетельством св. Иринея, поскольку не признают их. А вот у амилленаристов все значительно сложнее… И ответственности у них гораздо больше в плане влияния их позиции на общество.

Вглядываясь в историю ушедшего века, мы видим три глобальные попытки воплощения хилиастических представлений: советский социализм, фашизм и англосаксонский либеральный тоталитаризм («демократия по-американски»). Причем последний, одержавший победу и являющийся плодом глобального «александрийского синкретизма» нашего времени, явно претендует сегодня на то, что бы быть «тысячелетним царством», что наиболее доступно выразил известный философ Френсис Фукуяма в «Конце истории»[26]. Как средство реализации идеи «тысячелетнего царства» появились антропологическая философия и прикладная антропология, интенсивно занимающиеся вопросами «преображения» человека, конструированием «новых духовных практик». Представители современной протестантской эсхатологической доктрины в США прямо говорят о том, что наступило время «творения» «нового неба и новой земли».

Именно в русле такого рода хилиастической антропологии имеет место «преображение» человека без Христа, вхождение в «тысячелетнее царство» сомнительной природы. Не замечать этого невозможно. К тому же история показала все грани еретического хилиазма на практике. Нужда в икономии относительно хилиазма, как видится, уже не имеет смысла. Более того, икономия в данном вопросе приводит, на наш взгляд, к прямо противоположным результатам: окрыленные молчанием Церкви о современных ложных хилиастических устремлениях значительной части человечества, устроители «тысячелетнего царства» совершают все большее насилие над человеческой природой. По крайнее мере, думается, надо громко заявить о том, что «хилиазм» без Христа невозможен по определению, а также показать, каковым представляли себе первую тысячу лет вечного Царства Христа святые отцы Церкви.

Верующему человеку, не обремененного теологизмами, несвязанность сатаны в мире настолько очевидна, особенно в социальной сфере, что сомнения в этом выглядят для него несколько странными. Осознание человечеством этого явления породило множество литературных и музыкальных произведений, сказаний, легенд… Очень часто в них четко фиксируется связь сатаны с культом золотого тельца. Особенно показательны в этом плане «куплеты Мефистофеля» из оперы Гуно «Фауст»:

На земле весь род людской

Чтит один кумир священный,

Он царит над всей вселенной,

Тот кумир – телец златой.

В умилении сердечном

Прославляя истукан,

Люди разных каст и стран

Пляшут в круге бесконечном,

Окружая пьедестал.

Сатана там правит бал!

Тот кумир всех сильней богов,

Он природу отрицает,

Он и небо презирает

И осмеять весь мир готов.

В угожденьи богу злата

Край на край встает войной,

И людская кровь рекой

По клинку течет булата…

Люди гибнут за металл!

Сатана там правит бал!

Господь совершенно однозначно указал на маммону как на противника Бога: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6, 24). Святитель Иоанн Златоуст по этому поводу замечает: «Помыслим и ужаснемся, что заставили мы сказать Христа, – сравнить богатство с Богом! Если же и представить это ужасно, то не гораздо ли ужаснее на самом деле работать богатству, и его самовластное владычество предпочитать страху Божию?»[27]. Довольно часто можно слышать такое возражение: но и Авраам, мол, был богатым? Но кому принадлежит богатство верующего человека: Богу или нам, грешным? Если нам, то мы будем служить богатству, если Богу, то будем стремиться быть верными управителями.

Христос обличает служителей маммоны: «…Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение» (Лк. 6, 24). Совершенно очевидно, что не об Аврааме здесь говорит Христос, но о тех, кто приватизировал то, что принадлежит Богу, кто отказался быть верным управителем. Кто есть Авраам? Вот слова Христа о людях, подобных Аврааму: «верный и благоразумный раб, которого господин его поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу во время» (Мф. 24, 45). Более того, Авраам есть родоначальник множества народов, в том числе Израиля, и богатство, управителем которого он был, есть питательная среда для рождения и возрастания этих народов.

Почему фарисеи и саддукеи смеялись над Господом, когда он сказал им «не можете служить Богу и маммоне»? Ответ, как представляется, очевиден: они помнили из Писания, что «был Авраам очень богат скотом, и серебром, и золотом» (Быт. 13, 2), а посему, мол, всякий богатый – это «новый Авраам». Но приходит Господь и говорит им, что богатый человек должен быть «управителем имения», поскольку «абсолютным собственником всего является Бог».

Здесь-то и проходит грань между богатством мирским и богатством праведника: праведник не ставит под сомнение то, что он является всего лишь управителем собственности Бога. Очень отчетливо это мы видим на примере праведного многострадального Иова: «Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы? Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота? Ибо с детства он рос со мною, как с отцом, и от чрева матери моей я руководил [вдову]. Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова, – не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих? Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот, то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя, ибо страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я. Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты – надежда моя? Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много? Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою? Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы [тогда] от Бога Всевышнего» (Иов. 31, 16-28). Мы видим: Иов действительно считал себя верным управителем и полагал отречением от Бога находить опору и радость в богатстве, приватизировав его.

Таким образом, полюсом, противоположным Богу в мире, является служение маммоне, культ золотого тельца. Этот культ является душой «великой блудницы» Апокалипсиса – любовницы сатаны: «И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (Откр. 17, 4-5).

Противостоит «великой блудницы» Церковь Христова, народ Божий. В противоположность чаши блуда Вавилонской блудницы, Святая Церковь «держит в своей руке» Евхаристическую Чашу, наполненную Трапезой, вкушение которой открывает человеку вход в вечное Царство Христа. Священномученик Ириней Лионский учит: «Наше учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия в свою очередь подтверждает учение». Для нашего исследования имеет большое значение и мысль св. Иринея, которая находится в следующем за этим предложении: «Ибо как хлеб от земли, после призывания над ним Бога, не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей из земнаго и небеснаго; так и тела наши, принимая Евхаристию не суть уже тленные, имея надежду воскресения»[28]. К этому последнему предложению в издании 1890 года издатель, протоиерей Петр Преображенский, подает следующее замечание: «У Иоанна Дамаскина, который приводит в своих Параллелях это место Иринея, читается: возвещая общение и единство и исповедуя воскресения плоти и духа…»[29] Совершенно очевидно, что без Евхаристии, являющейся стержнем веры и источником любви, невозможно воскресение духа и плоти.

Между Церковью и вавилонской блудницей находится имперское государство, удерживающее приход ишака[30] вавилонской блудницы, то есть «зверя из моря», к власти над народами «римского мира». Так или иначе, но социальная и духовная жизнь многих народов находится в зависимости от деятельности этих субъектов человеческой истории. Можно сказать определенно, что Церковь есть «генератор» любви, государство – страха, вавилонская блудница – корысти. Несмотря на то, что существует множество различного рода моментов, которые оказывают влияние на жизнь социума, но нет других, подобных этим, универсальных основ устроения его социально-экономической и духовной жизни. Попробуем изобразить их взаимоотношение и положение в обществе с помощью рисунка № 1.

«Тайна беззакония», о которой говорит Апостол Павел (2 Фес. 2, 7), четко проявляется на  рисунке: когда-то вавилонская блудница от блуда с государством переходит к его уничтожению, дабы блуд сделать сущностью нового зверя (государства), который выходит посредством «демократии денежного мешка» «из моря», то есть из мирской стихии пороков и страстей. Именно «великая блудница» распространяет еретический хилиазм, строит планы строительства «тысячелетнего царства» зверя.

Но и государство не в восторге от святоотеческого «хилиазма», поскольку оно по факту царство, а симфония с Церковью лишь укрепляет его уверенность в том, что оно и есть «начавшийся миллениум». Правда, если оставить в стороне иллюзии, не всё государство в симфонии с Церковью: часть государственной элиты всегда распутничает с вавилонской блудницей, другая же часть служит только лишь культу силы.

На Востоке «христианского мира» императорская власть стремилась к тому, чтобы «из симфонии» управлять Церковью. На Западе, наоборот, папы надевают царскую корону. Представляется, что все это следствие «начавшегося хилиазма»: «начавшийся миллениум» требует «живого Христа», поскольку «тысячелетнего царства» без Христа не может быть. Но в итоге на Востоке цари подминают под себя священников, а на Западе – священники царей, и все это ради «начавшегося хилиазма». Логика проста: раз Христос – Первосвященник и Царь царей, то почему же «живому Христу» не «совместить две должности»?

Вот как оценивает синодальный период времени глава Русской Православной Церкви: «Тогда Русской Церкви было трудно выступать с какими-то инициативами, потому что Церковь была государственной, руководителем Церкви был государь император; у Церкви не было самостоятельной позиции по общественным и политическим вопросам и быть не могло, потому что она была частью государственного аппарата. Но осознание надвигающейся катастрофы, – продолжает Патриарх Кирилл, – очень сильно присутствовало в Церкви, и вот тогда начались несанкционированные, мало кому известные переговоры тогдашнего премьер-министра Витте и первенствующего в Святейшем Синоде митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского), человека очень образованного… И вот Витте и митрополит Антоний стали конфиденциально совместно размышлять: что нужно сделать, чтобы остановить это негативное развитие, и пришли к выводу о том, что нужно изменить природу приходов Русской Православной Церкви – что приход должен быть не только местом молитвы, но и центром общественной и социальной жизни, чтобы на приходском уровне сглаживались противоречия, конфликты, чтобы велась активная работа по поддержке рабочего класса, выравниванию социальных диспропорций, чтобы главную ответственность за социальный мир приняла на себя Церковь вместе с элитой нашей страны. В результате был секретно подготовлен проект приходского устава.

К сожалению, – отмечает Патриарх Кирилл, – в то время существовало ведомство, которое контролировало деятельность Русской Православной Церкви – а именно ведомство обер-прокурора Святейшего Правительствующего Синода. Во главе этого ведомства стоял известный господин Победоносцев, человек осторожный и консервативный. Он был уязвлен тем, что митрополит, первенствующий член Синода, ведет переговоры не с ним, а с премьер-министром, пожаловался царю, и замечательное начинание было ликвидировано»[31].

По сути такого же рода позиция по социальным вопросам была и на Западе «христианского мира». Действительно, если подданные живут в лучшем из царств – «тысячелетнем царстве», то что им еще надо? Вот так амилленаризм способствовал возникновению революционных ситуаций. Обстановка осложнялась тем, что вавилонская блудница не бездействовала, но разрабатывала планы социально-экономических преобразований для «грядущего» «тысячелетнего царства». Находились, правда, отдельные энтузиасты в Церкви, вроде известного общественного деятеля Николая Николаевича Неплюева[32], которые стремились пробудить христианское общество, призывали к серьезным социально-экономическим преобразованиям в духе евангельской любви. Но голос их остался гласом вопиющего в пустыни. В марте 1917 года российское отделение вавилонской блудницы организовало государственный переворот и дало старт буржуазной революции. Россия стала стремительно разваливаться. Однако в октябре 1917 Божьим Промыслом клятвопреступники были отстранены от рычагов власти и к штурвалу государства пришла новая сила. Россия вновь обрела статус «удерживающего». Как стало выглядеть соотношение апокалиптических субъектов в российском обществе после октября 1917 года показывает схема на рисунке № 2.

Не совсем верным будет полагать, что Православие и традиционное общество после революционного захвата власти большевиками в 1917 года были загнаны в социальные резервации, если считать, что «церковь не в бревнах, а в ребрах». Действительно, поскольку значительная часть элиты, в том числе политической, была уничтожена или эмигрировала на Запад, освободившиеся места занимали порою и православные люди: в первое десятилетие советской власти в партию большевиков свободно принимали и верующих людей. Во всяком случае, большая часть новой советской политической элиты до совершеннолетия  воспитывалась в Православии, что, естественно, не могло не сказаться на ее деятельности в структурах государственной власти. Случилось нечто невозможное при старом режиме: к власти пришли люди, в значительной своей массе настроенные на социальную справедливость, на совершенствование общества. Идеи марксизма были в определенной степени переосмыслены и явилась новая идеология –  советский социализм, корнями уходящая в дореволюционную Россию, в Православие.

Либералы прекрасно осведомлены об этом явлении. Посмотрите, что пишет, к примеру, либеральный украинский профессор Ярослав Грицак в материале «Мы 30 лет боремся с прошлым. И 30 лет оно нас побеждает», опубликованном на сайте украинского журнала «Новое время»: «Покойный гарвардский профессор Игорь Шевченко предупреждал в начале 1990-х: „Советское прошлое преодолеть относительно легко, но что делать с византийско-православным наследием?“ Как в том старом анекдоте о сантехнике, который был похож на Маркса, и на все требования парткома сбрить бороду отвечал: „Ну хорошо, бороду я сбрею, а умище куда деть?“

Взаимосвязь коммунизма и историко-культурного наследия, – продолжает Грицак, – должна стать предметом анализа для историков и социологов. Эту тему напрасно игнорируют, относясь к ней легкомысленно. Коммунизм – лишь цветочки, омерзительные и смертоносные, но все же цветочки на дереве, вросшем своими корнями в более давнее прошлое. И выкорчевать его можно исключительно с помощью глубоких реформ»[33], – заключает свою мысль Грицак.

Думается, многие согласятся с Грицаком: взаимосвязь указанных идеологий «и историко-культурного наследия должна стать предметом анализа для историков и социологов». Но всё-таки не будем уподобляться Грицаку: в каждой авраамической религиозной конфессии есть «пшеница» и «плевелы», «сыны Царствия» и «сыны лукавого», «плод добрый» и «цветочки, омерзительные и смертоносные». И по-другому быть не может, потому что есть «древо жизни» и есть «древо смерти», дающие свои побеги и семена (Мф. 13, 36-39).

Но не нужно отсюда делать и заключение, что в 1917 году либералы не понимали этой взаимосвязи. Прекрасно понимали, а потому вавилонская блудница активно действовала через свою «церковь» в советской России. Речь, конечно же, пойдет о троцкизме – либеральном течении в большевизме[34]. Еще тогда троцкисты приложили максимум усилий, чтобы «выкорчевать» «византийско-православное наследие».

При всей воинственности риторики основоположников коммунизма, речь у них шла о том, чтобы «бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием… прессой… словом»[35]. Подробно этот вопрос рассматривает Ф. Энгельс в работе «Анти-Дюринг». Под влиянием так называемых энциклопедистов и просветителей, работ Фейербаха, а также капиталистической действительности классики марксизма пришли к выводу, что религия  –  это «фантастическое отражение человеческого бытия в человеческой голове». Поэтому основной упор в борьбе с религией они предполагали делать не на гонения, которые по их соображениям, лишь «продлевали жизнь религии», а на изменение базиса общества: «…Когда общество, взяв во владение всю совокупность средств производства и планомерно управляя ими, освободит этим путем себя и всех своих членов от того рабства, в котором ныне их держат ими же самими произведенные, но противостоящие им, в качестве непреодолимой чуждой силы, средства производства, когда, следовательно, человек будет не только предполагать, но и располагать, – лишь тогда исчезнет последняя чуждая сила, которая до сих пор еще отражается в религии, а вместе с тем исчезнет и само религиозное отражение, по той простой причине, что тогда уже нечего будет отражать»[36]. На основании этого Энгельс в указанной работе резко осуждал Дюринга за желание «расправиться с религией». Другое дело буржуазные политические течения, и в частности троцкизм.

Известная записка Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б) о политике по отношению к церкви от 30 марта 1922 года[37]  является планом по насильственному уничтожению Церкви и наглядным примером троцкизма: налицо волюнтаризм и субъективизм. Ничего близкого к тому, чему учили классики марксизма, в плане Троцкого нет, о чем свидетельствуют следующие фразы: «надо повалить контрреволюционную часть церковников», «насильственный характер», «расправляемся вечекистскими способами» и так далее. Поэтому поворот Сталина в сторону относительно доброжелательной политики в отношении Церкви в 1943 году, когда он, благодаря военному времени, стал обладать диктаторскими полномочиями и мог единолично решать такого рода вопросы, был, в общем-то, в рамках марксизма, принципиально отрицающего волюнтаризм в социологии. Хотя, как видится, определенную роль могло сыграть и его семинарское образование: вполне возможно, что он осознал особую роль христианства в деле воспитания человека, пригодного для «социалистического строительства».

Правда, либералы чаще всего поднимают шум, когда троцкизм отождествляется со «злым семенем»: «Это антисемитизм!», – начинают кричать они. Позвольте, при чем здесь антисемитизм? Подавляющее большинство троцкистов в СССР и ныне в России – это русские люди. Вот как об этом говорил сам Лев Троцкий в статье «Термидор и антисемитизм»: «Процент еврейской интеллигенции в оппозиции был, во всяком случае, не выше, чем в партии и в бюрократии. Достаточно назвать штаб оппозиции 23—25 годов: И. Н. Смирнов, Серебряков, Раковский, Пятаков, Преображенский, Крестинский, Муралов, Белобородов, Мрачковский, В. Яковлева, Сапронов, В. М. Смирнов, Ищенко – сплошь коренные русские люди». Самый видный троцкист, вставший во главе СССР, – русский Никита Хрущев[38]. Именно во время правления троцкиста Никиты Хрущева в СССР вновь возобновились масштабные гонения на веру, а мир был поставлен на грань ядерной войны. Как и коммунизм, троцкизм не имеет национальности. Если же говорить языком данного исследования, то троцкизм – это одна из личин вавилонской блудницы. Хилиазм троцкистов сродни фашистскому хилиазму.

По мере продолжения атеистической политики, подходил к концу и советский социализм. Первый масштабный кризис советского социализма случился в шестидесятые годы, когда из большой политики, общественной деятельности ушло последнее поколение, воспитанное до совершеннолетия в духе Православия. В конце восьмидесятых годов ушедшего века на высшие посты в партии  и правительстве заступили люди, с рождения воспитывавшиеся в атеизме, что  резко усилило позиции троцкизма в советском государстве. В начале девяностых в России произошла Либеральная революция, был разрушен СССР[39]. В октябре 1993 года, в результате разгона и расстрела высшего органа власти, произошло либеральное перерождение государства российского, и Россия вступила эпоху беззакония и безраздельного властвования вавилонской блудницы, продолжавшуюся вплоть до 2000 года, то есть до выборов нового Президента России.

Резюме из сказанного: 1) февральская революция была вызвана засильем амилленаризма в «государственном богословии» Российской империи; Промыслом Божьим в России произошла ротация элиты и к власти пришли силы, ориентировавшиеся на изменения социально-экономической системы в христианском духе; 3) вавилонская блудница, бушевавшая в первые годы революции на «государственном фронте» под флагом троцкизма, была затем оттеснена, но все же сохранила определенные позиции в советском государстве, и в начале девяностых годов ушедшего века, из-за дехристианизации общества, одержала победу.

В Западной Европе личиной вавилонской блудницы стал фашизм. Взаимоотношения Католической Церкви, фашистского государства и вавилонской блудницы в обществах, где властвовал фашизм, можно представить схемой, показанной на рисунке № 3.

Что здесь обращает на себя внимание в первую очередь. В 1929 году на политической карте мира появилось новое государство: Ватикан. Появление этого государства заблокировало активную деятельность Католической Церкви в итальянском обществе, поскольку права Ватикана определялись конкордатом, входившим в Латеранский договор. Это, по существу, был фильтр по отношению к католическим партиям и организациям. Этот договор стал образцом и для других стран фашистской оси.

Казалось бы, включение Ватикана в круг фашистского государства ошибочно, но по факту это так. Муссолини 13 мая 1929 года в речи, посвященной заключению Латеранских соглашений, «недвусмысленно   заявил,  что,  хотя  католическая  церковь  в   итальянском государстве  занимает преобладающее  место в  жизни народа,  она вовсе  „не суверенна и даже не свободна“ от государства и что дистанция между Ватиканом и Римом отнюдь не меньше,  чем та, которая отделяет Ватикан от всякой другой столицы»[40]. Дуче прямо говорит:  «Фашистское государство   –  католическое,  но  оно – фашистское,   более   того,   оно исключительно и по самой своей природе – фашистское. Католицизм его дополняет, и  мы  говорим  это  открыто,  выложив  карты  на  стол»[41]. А далее Муссолини расставляет все  точки над «i»: «Мы не воскресили светской власти пап, мы  ее похоронили; мы  оставили ей ровно столько земли, сколько надо, чтобы она была раз и навсегда погребена…»[42].

Чтобы окончательно разоружить Ватикан перед фашизмом, Муссолини удовлетворил претензии папства к итальянскому государству, выплатив ему около 90 миллионов долларов по курсу того времени. «Руководители  финансов   Ватикана,  действуя  по   указаниям  Пия   XI, использовали поступившие в  их распоряжение  средства  главным образом  для захвата новых позиций  в  финансовом мире, хотя часть капиталов  была  также инвестирована  в промышленные предприятия.  В 30-е годы руководителям „Банка ди Рома“, „Банка ди санто спирито“ и других связанных с Ватиканом финансовых учреждений удалось приобрести влиятельные позиции в административных советах и  правлениях  финансовых  обществ,  в которых  они  ранее  или  вообще  не участвовали, или играли  несущественную роль»[43]. То есть, если говорить по существу, «щедрость» Муссолини открыла Ватикану настежь ворота в «святая святых» вавилонской блудницы – ее финансовый мир.

Главным условием итальянских фашистов был уход Католической Церкви из большой политики и ее пассивная жизненная позиция. Ватикан, судя по фактам, принял это условие, Католическая Церковь в своем мистическом существе – нет: наиболее стойкие ее представители оказали активное сопротивление фашизму, несмотря на «молчание Святого Престола». Да, была выпущена Пием  XI  энциклика на итальянском  языке „Non  abbiamo bisongo («Не  испытываем  нужды»), в которой Ватикан пытался дипломатично поставить на место фашистов: «Если говорить  о неблагодарности, – сказано в  энциклике, – то  речь может  идти только  об  отношении  к  святому престолу   партии  и   режима,  которые,   по всеобщему  мнению,  благодаря дружественным  связям со святым престолом  укрепили внутри и вне страны свой авторитет и влияние, хотя  некоторым в Италии и за рубежом эти дружественные отношения казались преувеличенными,  так же  как слишком  широкими казались наше расположение и доверие»[44].Но анафеме фашизм не был предан,  и сотрудничество с ним папства продолжалось. Более активную позицию папство заняло в Германии, что вполне естественно в связи с откровенно языческим характером германского фашизма, то есть нацизма.

По всей видимости, не является случайностью, что первым международным договором Гитлера стал конкордат с Ватиканом, заключенный 20 июля 1933 года: это было своеобразным «благословением на царство». «Пий XI, хоть и считал Гитлера авантюристом и выскочкой, восторгался его стремлением уничтожить ненавистный папе коммунизм. „Нельзя отрицать, – сказал папа  в  беседе  с  австрийским послом  при Ватикане, –  что  Гитлер  проявил определенную гениальность в борьбе с коммунизмом и пропагандой безбожников“»[45]. Вот эта «дань уважения» к «определенной гениальности в борьбе с коммунизмом» и была определяющей в политике Ватикана по отношению к фашизму, суть которого не просто безбожие, а сатанизм.

Пытаясь осадить все более наглеющего Гитлера, Пий  XI 14  марта 1937 года  выпустил  энциклику  на немецком языке  «Mit brennender  Sorge»  («Co  жгучей  заботой»). В ней давался анализ положения Католической Церкви в германском рейхе, перечислялись нарушения конкордата, притеснения по отношению к Католической Церкви и ее организациям. Заканчивалась энциклика призывом к нацистам соблюдать положения конкордата и восстановить сотрудничество. И буквально через несколько дней, 19 марта, выходит латинская энциклика «Divini Redemptoris» («Божественное искупление»)», имевшая подзаголовок «Об атеистическом коммунизме», направленная против СССР и адресованная католикам всего мира, предававшая вновь коммунизм анафеме. Это, надо полагать, было поспешной демонстрацией готовности папства сотрудничать с нацистами, дабы не вызвать их гнев, и показать, что в лице папства Гитлер может иметь надежного союзника. Исторический же факт таков: именно Красная Армия ненавистного папству СССР сыграла определяющую роль в освобождении католиков от коричневой чумы и избавлении Католической Церкви от угрозы полного уничтожения. Правда, это лишь добавило ненависти Ватикану к СССР и социализму.

Если в Италии Ватикан как бы еще входил в «круг» государства, то в Германии, где традиционно следовали правилу «чья власть, того и вера», почти все религиозные организации были поставлены на службу фашистскому государству. Ну а языческая вера фюрера становилась верой немецкого народа. Поэтому вполне естественно, что позиции вавилонской блудницы в фашисткой Германии были значительно лучше ее позиций в советской России, где троцкизм отчасти был загнан в подполье. Как известно, «фашизм – это открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала». А где финансовый капитал, – там и вавилонская блудница, ибо финансовый капитал – это ее душа. Но, опять-таки, массовая подпитка фашизма, как и троцкизма в СССР, исходила из среды мелкой буржуазии: золотой телец делал свое дело, а грабить народы целой нацией было очень заманчиво…

Резюмируем сказанное: 1) создание государства Ватикан позволило вавилонской блуднице сделать папство заграницей даже в родной стране; 2) отношения с католичеством стали строится на межгосударственной основе, а потому возвращение его в качестве столпа общества в «странах демократии» было исключено; 3) появление Ватикана похоронило католический амилленаризм: «тысячелетнее царство» папства исчезло на  территории в 44  га города Рима и найти его богословы до сей поры не могут…

Что же касается фашистского хилиазма, перенявшего эстафету амилленаризма, то он расцвел во времена Третьего Рейха полным цветом: вся идеология германского нацизма определялась этим учением, строились грандиозные и устрашающие планы по переделке не только политической, экономической, политической и социальной сфер покоренных народов, но и выведение нового человеческого существа – «белокурой бестии», сверхчеловека. Инфернальная сущность фашизма совершенно очевидна. Но вавилонская блудница свое истинное лицо все же открыла в другом мире – англосаксонском.  И именно здесь она окончательно раскрыла свою эсхатологическую доктрину, показала все нюансы того «тысячелетнего царства», которое она замыслила установить как «Царство Небесное». Схематично взаимоотношение либерального государства и вавилонской блудницы в «странах демократии» показано на рисунке № 4.

В чем отличие либерального государства от фашистского государства? Во-первых, Церковь уже не является вообще субъектом, с которым нужно хоть как-то считаться: все церкви, религиозные группы либо находятся под железной пятою либерального государства, либо оттеснены на задворки общественных отношений. Можно сказать, что, независимо от многочисленности религиозных конфессий, организаций, групп, сформировано ядро «универсальной религии», некое экуменическое религиозное «братство», основной идеей которого является оправдание служения маммоне как «американской мечте».

Конечно, либеральные СМИ без умолку трещат об особой роли религиозных организаций в жизни буржуазного общества, но, на самом-то деле, эта «особая роль» заключается лишь в том, чтобы быть социальными санитарами и общественными психологами, да, разве что, на выборах призывать голосовать за тех или иных кандидатов. То, что в прежние времена выполняла Церковь, в либеральных государствах находится в ведении лжепророка, то есть СМИ. Как «экспонаты» «музея религии» церкви приветствуются, но почти полностью исключено воздействие церквей на политическую, социальную и экономическую жизнь общества: вавилонская блудница крайне ревнива.

У американского писателя Марка Твена есть статья «Мы – англосаксы», в которой он делится впечатлениями о банкете в одном довольно знатном клубе, где «были представлены наиболее влиятельные группы… общества, те, что держат  в  руке  рычаги,  приводящие  в движение… цивилизацию, даруют ей жизнь». Его поразило выступление председательствующего, провозгласившего: «Мы – англосаксы, а когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет». Восторг публики, встретившей бурными и продолжительными аплодисментами это заявление, вызвал у него следующую реакцию: «Если перевести приведенную мной декларацию (и чувства в ней выраженные) на простой английский язык, – пишет он, – она будет звучать так: „Мы, англичане и американцы, – воры, разбойники и пираты, чем и гордимся“.

Изо всех находившихся там англичан и американцев, – продолжает он, – не нашлось ни единого, у кого хватило бы гражданского мужества встать и сказать, что ему стыдно быть англосаксом, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человечества. Я не решился, – поясняет Марк Твен, – принять на себя эту миссию. Я вспылил бы и был смешон в роли праведника, пытающегося обучать этих моральных недорослей основам порядочности, которые они не в силах ни понять, ни усвоить».

Это наблюдение Марка Твена, который был вхож в высшие круги американского общества, очень важно в плане того, что оно характеризует моральный облик вавилонской блудницы, ибо та англосаксонская знать, что присутствовала на этом банкете, вне всякого сомнения, являлась частью ее. Приведенная схема поясняет, почему стало возможным это моральное уродство: в англосаксонском обществе любовь к Богу и к ближнему как общественный институт отсутствует. Конечно, отсюда нельзя делать вывод о том, что такого рода любви в этом обществе нет вовсе: в англосаксонском обществе немало людей любящих, есть и религиозные организации, пытающиеся автономно «генерировать» любовь… Но дело в том, что нет такого «генератора» любви, действие которого распространялось бы на все общество.

Здесь и причина необычайно высокой эффективности англосаксонского общества в плане производства различного рода материальных благ: в нем действуют лишь «генераторы» корысти и страха, а делание любви оттеснено на периферию общества, так как любовь в ближнему и к Богу убыточна, расточительна с точки зрения маммоны. Конечно, открыто об этом не говорят, потому что, как замечает там же Марк Твен, у такого общества «про запас две морали – официальная, напоказ, и другая, о которой умалчивается»: «Наш девиз, – пишет он далее, – „в Господа веруем…“. Когда я читаю эту богомольную пропись на бумажном долларе (стоимостью в шестьдесят центов), мне всегда чудится, что бумажка трепещет и похныкивает в религиозном экстазе. Это наш официальный девиз. Подлинный же, как видим, совсем иной: „Когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет“. Наша официальная нравственность нашла выражение в величавом и в то же время гуманном и добросердечном девизе: „Ex pluribus unum“, из которого как бы следует, что все мы, американцы, большая семья, объединенная братской любовью. А подлинная наша мораль, – заключает Марк Твен, – выражена в другом бессмертном девизе: „Эй, ты там, пошевеливайся“». Поразительно верно схвачена суть англосаксонского общества этим художником слова: здесь и угроза либерального государства – «эй, ты там», – и жажда богатства – «пошевеливайся»…

«Великая блудница» не просто находится в отношениях блуда с либеральным государством, не только использует его в качестве свирепого зверя для подавления какой бы то ни было активности вне ее стратегической линии на «тысячелетнее царство» без Христа, но и пользуется либеральным государством как «средством передвижения» в «историческом пространстве», наподобие того, как в обыкновенной жизни используется ишак для передвижения по дорогам. Результаты «жизнедеятельности» этих существ ужасают: десятки миллионов погибших в результате колонизации Южной и Юго-Восточной Азии, сотни миллионов трагически оборвавшихся жизней в Африке, которая сегодня превратилась в гигантскую незаживающую социально-экономическую язву человечества, ввергнутая в нищету, войны, разгул преступности и другие социальные бедствия Южная Америка.

Но давайте посмотрим, какие-такие прелести «тысячелетнего царства» приготовила вавилонская блудница для «спасаемого» ею человечества, что за идеология у нее. Сразу же скажем, что положения ее настолько запредельны, что не возникает сомнения в их инфернальном источнике. Вот основные пункты этой идеологии, которые сплошь и рядом уже реализуются в современной жизни, озвученные в беседе с ведущей рубрики «Актуальное интервью» газеты «Экономика и мы» Анной Курбановой известным ученым, аналитиком Вазгеном Авагяном:

«1. Каннибализм – ритуальный, медицинский и косметологический.

2. Ритуальное человекоубийство и детоубийство, реставрация деструктивных демонических культов.

3. Формирование массы рабов, нагих, голодных, истязуемых и нищих.

4. Широкий рынок детей и человеческих донорских органов.

5. Массовая „лоботомия“, зомбирование, замена мышления на алгоритмы биороботов, оглушение ума и погружение его в „сумрачное состояние“.

6. Экологический фашизм с санитарным уничтожением миллиардов „лишних“ людей и десятков „неправильных“ народов.

7. Научно-технически-производственная деградация, возврат к отсталым способам производства.

8. Инфернализация и содомизация всей сферы воспитания, образования и быта.

9. Ликвидация семьи, реальных прав на частную и личную собственность и ликвидация национальных государств.

10. Разворачивание массовой аномии, системного аморализма, утрата представлений о добре и зле, экономика и социальная сфера, выстроенные на грехах и пороках.

11. Отмена истории и памяти, погружение в состояние мифологических галлюцинаций, политический тоталитаризм, переходящий в изменение биологической природы человека.

12. Ликвидация всякого потенциала сопротивления агрессивной и монолитной власти ТНК, финансовых воротил, попытка „приватизировать планету“ по примеру воровской приватизации заводов или рудников»[46].

Как видим, речь в этих пунктах идет о полной сатанизации жизни. Более того, сегодня налажено «фабричное производство» зла и хаоса, они стали предметом экспорта[47], что мы можем воочию наблюдать на Севере Африки и на Ближнем Востоке. Мы живем в почти полностью расхристанном мире. Конечно, «врата ада не одолеют» Церковь, но «христианский мир» сдан на откуп инфернальным силам современными фарисеями и саддукеями, под трескотню об «угрозе коммунистического реванша», практически без сражения… «Бойтесь убивающих тело!», – вопят сегодня трубадуры нового мирового порядка, оправдывая разрушения Ирака, Югославии, Ливии, Сирии, Украины под предлогом «борьбы с диктаторами». Но они молчат о том, что в тех странах, что сегодня объявлены «светочами демократии», появились и совершенствуются технологии разрушения не только тел, но и душ и обществ человеческих…

Отметим один важный момент, который, на первый взгляд, не имеет прямого отношения к теме. Речь пойдет о судьбе вавилонской блудницы. Дело в том, что исследователи, как правило, не обращают внимания на одно парадоксальное место Апокалипсиса, где речь идет о взаимоотношениях между вавилонской блудницей и «рогами зверя». Обратите внимание: не с самим зверем, а его рогами. Вот это место: «И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне; потому что Бог положил им на сердце – исполнить волю Его, исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии. Жена же, которую ты видел, есть великий город, царствующий над земными царями» (Откр. 17, 16-18). Поразительно: «рога зверя» исполняют волю Бога! И не просто исполняют, но Сам Бог эту волю «положил им на сердце». Как известно, согласно толкованиям святых отцов, «рога зверя» – это цари (президенты, в современном звучании), царская власть. Представляется, что здесь может идти речь о «превращении Савлов в Павлов». В этом случае судьба «рогов зверя» будет отличной от судьбы самого зверя.

Сделаем резюме: 1) сосуществование Церкви в одном обществе с вавилонской блудницей и далее невозможно ; 2) выход «народа Божьего» из «вавилонского пленения» неизбежен.