Вячеслав Макарцев

 Лицемерная закваска

Христос предупреждает христиан: «Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой» (Мар.8:15). В другом месте Он упоминает вместо иродиан саддукеев, из чего можно сделать вывод, что «закваска Иродова» и «закваска саддукейская» – это, по существу, одно и то же. В другом месте Христос прямо говорит, чего нужно опасаться в этой закваске: «…Берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие» (Лук.12:1). И хотя в последнем случае Он говорит о фарисейской закваске, нет сомнения в том, что и саддукейской закваске, или закваске Иродовой, присуща та же самая черта.

Призыв войти в Царство Божие – это, как представляется, призыв к социальному действию, к социальному преображению на фундаменте любви к Богу и к ближнему. Именно такого рода действие и было осуществлено в Новорожденной Церкви: «Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян.2:44,45); «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян.4:32). То есть речь идет о христианском коммунизме. К этому благодатному обществу людей призывает Бог. Это и есть вход в Царство Небесное, который закрывали книжники и фарисеи: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете» (Матф.23:13). Отрицание необходимости социального преображения и составляло суть учения фарисеев и саддукеев (иродиан).
Этот вход в Царство Небесное сегодня находится в православном социализме (православном коммунизме). Кто выступает против православного социализма? Это известно: модернисты и антимодернисты.

Модернисты и антимодернисты – это «два сапога – пара»: они едины в ненависти к тому строю, который может быть альтернативой либерализму. Правда, антимодернисты возражают, что они, де, не любят и либерализм, но, поскольку, мол, либерализм «медленнее убивает», выбирают его. Модернисты же не скрывают своей восторженной любви к обществу «свободы и демократии».

Модернисты «бегут впереди паровоза», находя в «экономическом единстве» единство экуменическое. Модернисты выступают за «живую церковь», за «посиделки при свечах», за «песни под гитару», за «развитие критики и самокритики», некоторые и за то, чтобы провозгласить чуть ли ни догмой либерализм (впервые годы советской власти – марксизм-ленинизм). Модернизм пытается увести христианство от того, что было установлено в Новорожденной Церкви, в сторону «социальной санитарии» в духе католического «Каритаса».

Антимодернисты же, в пику «левому сапогу», пытаются «зарыть талант (социального совершенствования – В.М.) в землю», «обернуться назад», возродить систему, порождающую «чаепитие в Мытищах». Антимодернисты выставляют себя единственными хранителями веры и благочестия. Они, как пауки, сплели себе паутины на многих православных сайтах и жаждут крови «нечестивых», в разряд которых зачисляют по своему усмотрению. У антимодернистов в ходу ярлык «еретик» для тех, чье мнение противоречит некоторым положениям их стихийно складывающегося «православного Талмуда». Антимодернизм не менее опасен, чем модернизм, так как борется с духом Православия, пытаясь заковать его в схоластические оковы, следуя букве, устанавливая собственное предание.

Все это узнаваемо. Были две секты во времена Первого Пришествия Христа: саддукеи (иродиане) и фарисеи. Фарисеи – это аналог современных антимодернистов. Иродиане (саддукеи) по духу – те же самые модернисты, превозносившие до небес «свободу и демократию» языческой Римской империи, сходной по нутру с нынешним Западом.

Что такое православный социализм с точки зрения Писания? Это попытка создать такой строй, в котором Христос не имел бы проблем в социальном плане, чтобы не услышать Его слов: «…Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Матф.25:41-45). Современные фарисеи и иродиане утверждают, что у Христа нет никакой социальной программы, никакого социального идеала. Но вот эти слова – «так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» и есть этот идеал, и есть социальная программа.

Из этого текста совершенно очевидно, что Христос призывает относиться к обездоленным в социальном плане, как к Нему Самому. Здесь недопустимо лукавство: неужели мы, видя перед собою Христа, ограничимся лишь обыкновенной милостынею, не пытаясь изменить социальный строй, хотя бы христианского общества, таким образом, чтобы Христос не испытывал бед, вызванных общественным неустройством?

Современные фарисеи выступают резко против этого, вот характерный ответ одного из них: «Создадим рай Христу? Зачем же тогда Христос со своим раем? Два рая не нужны. А нужен ли тогда такой системке сам Христос? – нет! Поэтому мировой опыт знает лишь примеры попыток построения атеистического социализма». К антимодернистам присоединяются и модернисты: «Земного рая не может и не должно быть»^[i]. Так «два сапога» возражают св. Иоанну Златоусту, который, призывая пойти по пути Новорожденной Церкви, вопрошает: «Не сделали бы мы землю небом?»^[ii]

Здесь у модернистов и антимодернистов единство в отвержении альтернативы либерализму. Они не желают замечать следующее. Во-первых, исходя из вышеприведенных слов Писания, Христос Сам призывает к тому, чтобы Ему послужили через социальное действие. Во-вторых, опять-таки, по слову Христа: «…Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук.17:20,21). Через стремление к святости и совершенствование в любви к Богу и ближнему, находящим свое выражение в социальном творчестве, неприметным образом приходит Царствие Божие.

Напротив, современные фарисеи убеждены, что Царствие Божие приходит сразу и приметным образом: «вот, там» – за всеобщим воскресением. Их «системке» не нужен неприметный приход Царствия Божия, они удовлетворены «медленным убиванием». Они даже не замечают того, насколько грубыми, если не сказать больше, являются рассуждения в стиле «зачем же тогда Христос со своим раем?»
Если бы модернисты и антимодернисты утверждали, что невозможно «сделать землю небом» на «старой земле» – это можно было понять. Но утверждение, что землю, с помощью Божией, вообще невозможно «сделать небом» в корне неверно: «…По обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2Пет.3:13). Отсюда вовсе не следует то, что нельзя стремиться к осуществлению правды и на «старой земле».

Неверным является и то, что «мировой опыт знает лишь примеры попыток построения атеистического социализма». И социальное устройство Новорожденной Церкви, когда «у множества… уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян.4:32), и устройство общежительных монастырей – все это и есть самый настоящий опыт построения христианского социалистического общества. Это с точки зрения воинствующего атеизма он (этот опыт) таковым не является. Но это проблема их материалистической «системки».

Нужно оставить лицемерие и лукавство: Царствие Божие начинается с помощи Христу, которая не может ограничиваться обычной милостынею. К этому призывают и Основы Социальной Концепции Русской Православной Церкви: «Недопустимо манихейское гнушение жизнью окружающего мира. Участие христианина в ней должно основываться на понимании того, что мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви. Христианин должен видеть мир и общество в свете его конечного предназначения, в эсхатологическом свете Царства Божия».

Современные фарисеи, сторонники возрождения мира с «чаепитием в Мытищах», возражая, приводят слова из тех же Основ: «Церковь признает существование многообразных форм собственности. Государственная, общественная, корпоративная, частная и смешанные формы собственности в разных странах получили различное укоренение в ходе исторического развития. Церковь не отдает предпочтения ни одной из этих форм. При каждой из них возможны как греховные явления — хищение, стяжательство, несправедливое распределение плодов труда, так и достойное, нравственно оправданное использование материальных благ».

При этом антимодернисты старательно не замечают следующего положения Основ: «В истории христианства объединение имущества и отказ от личных собственнических устремлений были характерны для многих общин. Такой характер имущественных отношений способствовал укреплению духовного единства верующих и во многих случаях был экономически эффективным, примером чему могут служить православные монастыри. Однако отказ от частной собственности в первоапостольской общине (Деян. 4. 32), а позднее в общежительных монастырях носил исключительно добровольный характер и был связан с личным духовным выбором».

Мы видим, что, если отказ от частной собственности носит «исключительно добровольный характер и… связан с личным духовным выбором», он предпочтительнее, ибо способствует «укреплению духовного единства верующих».
И здесь же, в главе о собственности, Основы расставляют все точки над «i»: «По учению Церкви, люди получают все земные блага от Бога, Которому и принадлежит абсолютное право владения ими. Относительность права собственности для человека Спаситель многократно показывает в притчах: это или виноградник, данный в пользование (Мк. 12. 1-9), или таланты, распределенные между людьми (Мф. 25. 14-30), или имение, отданное во временное управление (Лк. 16. 1-13). Выражая присущую Церкви мысль о том, что абсолютным собственником всего является Бог, святитель Василий Великий спрашивает: «Скажи же мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес в жизнь?» Греховное отношение к собственности, проявляющееся в забвении или сознательном отвержении этого духовного принципа, порождает разделение и отчуждение между людьми», – предупреждают Основы.

Таким образом, Церковь, согласно церковному учению, не отдает предпочтения никакой форме собственности потому, что собственником всего является Бог. Соответственно, разговор идет даже не об общественной собственности, а о собственности Божией: именно таковая и имела место быть в Новорожденной Церкви. Именно здесь разрешается кажущееся противоречие (каюсь, когда-то считал его действительным) между тем, что «церковь не отдает предпочтение» и «такой характер имущественных отношений способствовал укреплению духовного единства верующих»: собственность Божия – это не одно и то же, что собственность общественная. Собственность общественная в атеистическом государстве – это собственность тоже в какой-то степени приватизированная,  поскольку в любом случае «абсолютным собственником всего является Бог». Собственность Божия – это собственность тела Христа, то есть Церкви. И такой собственности Церковь не может не отдать предпочтение, ибо она выходит за рамки тех форм собственности, что ныне существуют в гражданском обществе.

В Новорожденной Церкви общность имущества, вне всякого сомнения, базировалась именно на этом фундаменте: «абсолютным собственником всего является Бог». Почему же такого рода устроение не было сохранено в Церкви и в дальнейшем? Ответ, думается, очевиден: домостроительство Божие предусматривало спасение язычников, вхождение их в Церковь. И для язычников планка совершенства, в том числе социального, была значительно снижена: «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите. Соблюдая сие, хорошо сделаете. Будьте здравы» (Деян.15:28,29).

Этот вопрос рассматривается у св. Иоанна Кассиана Римлянина в восемнадцатом собеседовании его книги «Писания»: «Итак, род  жизни киновитян получил начало со времени апостольской проповеди. Ибо таким было всё множество верующих в Иерусалиме, которое в Деяниях Апостольских описывается так: у множества уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавали их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чём кто имел нужду (Деян. 4, 32, 34, 35). Такова была тогда вся Церковь, каких ныне с трудом, весьма мало можно найти в киновиях. Но когда после смерти апостолов начало охладевать общество верующих, особенно те, которые из иноплеменников и разных народов присоединились к вере Христовой, от коих апостолы, по их невежеству в вере и застарелым обычаям языческим, ничего больше не требовали, как только воздерживаться от идоложертвенного и крови, блуда, удавленины (Деян. 15, 29); и когда свобода, предоставленная язычникам по причине слабости их веры, начала мало-помалу ослаблять совершенство и церкви Иерусалимской, и при ежедневном возрастании числа из туземцев и пришельцев горячность первой веры стала охладевать; то не только обращавшиеся к вере Христовой, но и предстоятели церкви уклонились от прежней строгости. Ибо некоторые, позволенное язычникам считая позволительным себе и для себя, думали, что они не потерпят никакого вреда, если при имуществе и богатстве своём будут содержать веру и исповедание Христа. А те, у которых ещё была горячность апостольская, помня о прежнем совершенстве, удаляясь из своих городов и общения с теми, которые считали позволительным для себя и для Церкви Божией распущенную жизнь, стали пребывать в местах подгородных и уединённых, и что было установлено апостолами вообще для всей Церкви, в том начали упражняться всякий сам по себе».

Это свидетельство св. Иоанна Кассиана Римлянина очень важно, ибо показывает: 1) в начале «такова была вся Церковь»; 2) ослабевать жизнь «общением имений» стала потом, когда «некоторые, позволенное язычникам считая позволительным себе и для себя, думали, что они не потерпят никакого вреда, если при имуществе и богатстве своём будут содержать веру и исповедание Христа». Мы видим, что некиновийское отношение к собственности внутри  Церкви берет начало от икономии по отношению к братии из язычников.

Посмотрите, как прямо звучит в книге Иоанна Кассиана Римлянина: «было установлено апостолами вообще для всей Церкви». Таким образом, в то время у святых не было сомнений в том, что «общение имений» «было установлено Апостолами вообще для всей Церкви». Это учение святоотеческое, поскольку оно укладывается в то, что «абсолютным собственником всего является Бог».

Довольно часто модернисты и антимодернисты, стараясь уловить в слове сторонников православного социализма, задают вопрос: «Был ли Авраам богатым имущественно или не был? ДА или НЕТ?» Мы ответим на этот вопрос, но прежде ответьте вот на какой: собственником богатства Авраама был Бог? ДА или НЕТ?

Этот вопрос прямо относится к тому, кому принадлежит богатство верующего во Христа человека: Христу Богу нашему или нам, грешным. Если нам, то мы будем служить богатству, если Богу, то будем стремиться быть верными управителями. Господь предупреждает: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне (Матф.6:24)».

Христос обличает: «…Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение» (Лук.6:24). Совершенно очевидно, что не об Аврааме здесь говорит Христос, но о тех, кто приватизировал то, что принадлежит Богу, кто отказался быть верным управителем.

Кто есть Авраам? Вот слова Христа о людях, подобных Аврааму: «верный и благоразумный раб, которого господин его поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу во время» (Матф.24:45). Более того, Авраам есть родоначальник множества народов, в том числе Израиля, и богатство, управителем которого он был, есть питательная среда для рождения этих народов.

Авраам есть верный управитель Божьего богатства. Если обыкновенный управитель не часто решается присвоить богатство господина, которому он служит, то, что говорить о таком человеке, как Авраам? Почему фарисеи и саддукеи смеялись над Господом, когда он сказал им «не можете служить Богу и маммоне»? Ответ, как представляется, очевиден: они помнили из Торы, что «был Авраам очень богат скотом, и серебром, и золотом» (Быт.13:2), а посему, мол, всякий богатый – это «новый Авраам». А тут приходит Господь и говорит им, что богатый человек должен быть «управителем имения», поскольку «абсолютным собственником всего является Бог».

Здесь-то и проходит грань между богатством мирским и богатством праведника: праведник не ставит под сомнение то, что он является всего лишь управителем собственности Бога. Очень отчетливо это мы видим на примере праведного многострадального Иова: «Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы? Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота? Ибо с детства он рос со мною, как с отцом, и от чрева матери моей я руководил [вдову]. Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова, – не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих? Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот, то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя, ибо страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я. Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты – надежда моя? Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много? Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою? Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы [тогда] от Бога Всевышнего» (Иов.31:16-28).
В этих строках речи Иова мы видим: он действительно считал себя верным управителем и полагал отречением от Бога находить опору и радость в богатстве, приватизировав его. Разве это не есть самая настоящая социальная программа? Но Новый Завет добавляет к этой социальной программе то, что нуждающийся не просто страждущий человек, а Сам Христос. И явным лицемерием является требование каких-то дополнительных свидетельств того, что Господь призывает к социальному совершенствованию.

В Новорожденной Церкви, которая была одно тело с Христом, и Главой которой был Христос, «все было общее». И это естественно. Раз Церковь находится в Брачном Союзе с Христом, то все, принадлежащее христианам, окончательно становится собственностью Главы Церкви, то есть Христа. Христос, как Жених, как Глава Брачного Союза, естественно, заинтересован в том, чтобы ни одна «клеточка» тела не была ущемлена каким-то образом, чтобы никто ни в чем не имел нужды. И это осуществлялось в Новорожденной Церкви не отказом от собственности, не отвержением ее, а передачей своего имущества в собственность Христа – Бога нашего. А уж Христос через Утешителя посредством диаконов распределял ее таким образом, чтобы имущественное неравенство и нужда ушли из Церкви. Внешне собственность выглядела как общественная, но на самом-то деле она непосредственно становилась божеской, то есть собственностью Христа, Бога.

До каких пор христианин из язычников может себе позволить «заповеданное язычникам»? Когда он становится «истинным иудеем», когда требования к нему возрастают? Очевидно, что это решает или сам человек или церковь, образованная из язычников, выносит соборное определение по этому вопросу. Конечно, лицемерная закваска может значительно затруднить переход из состояния язычества  во «славу людей Твоих Израиля».

Здесь нужно, как представляется, иметь в виду следующее. В упомянутом восемнадцатом собеседовании из «Писаний» св. Иоанна Кассиана Римлянина отношение к установлению Новорожденной Церкви относительно «общения имений» определяет человека либо к спасению, либо к погибели: «Смотрите, какое различие между ними (то есть киновитянами и сарабаитами). Те, нисколько не думая о завтрашнем, с благодарностью приносят Богу плоды своих трудов; а эти, не только на завтра, но и на многие годы вперёд простирая заботы без веры, считают Бога лживым или неимущим, как будто он обещанного ежедневного пропитания и одежды доставить им не может или не хочет. Те стараются жить в несостоятельности и нищете, а эти – приобрести полное обилие всех благ. Те ревностно стараются в ежедневных работах сделать ещё сверх назначенного урока, чтобы из того, что будет превышать потребность монастыря, по распоряжению аввы отдавать в темницы, или странноприимницы, или больницы, или нуждающимся; а эти стараются о том, чтобы то, что превышает ежедневное пропитание, употреблять на роскошные удовольствия или, по крайней мере, сберегать по сребролюбию. Наконец, если, положим, что они собранное не с лучшим намерением могли бы употребить лучше, то и это не равнялось бы с заслугою и совершенством киновитян. Ибо последние, принося монастырю столько доходов и ежедневно отдавая их, живут в таком смирении и подчинении, что отказываются от  власти распоряжаться как собою, так и приобретённым собственными трудами, постоянно возобновляя горячность первого самоотвержения, когда ежедневно лишают себя своих трудов. А сарабаиты, превозносясь тем, что подают кое-что бедным, ежедневно стремятся к погибели. Тех терпение и строгость, по которой они так благочестиво пребывают в принятом однажды звании, что никогда не исполняют своей воли, – ежедневно делают распявшимися этому миру и живыми мучениками; а этих холодность воли живыми низвергает в ад. Итак, эти два рода монахов в этой области соперничают между собою почти равной численностью».

Неверно думать, что это относится лишь к монахам. Монашество, насколько мы можем понять из этого собеседования, и появилось как реакция на то, что «позволенное язычникам» непозволительно долго удерживалось в Церкви. Монашество – это призыв к совершенствованию, к выходу из состояния язычества. И первым шагом, как мы видим, является стремление соблюсти то, «что было установлено апостолами вообще для всей Церкви». И это понятно, поскольку лишь следуя этим путем можно  накормить, одеть, вылечить Христа, предоставить Ему кров и поддержку – все то, что вытаскивает человека из социальной пропасти. Но здесь, повторим, речь идет не просто о человеке, но о Христе.

Понятно и то, почему именно вопрос социальной ответственности будет определяющим на Страшном Суде: «абсолютным собственником всего является Бог», и, раз Сам Христос истинный Бог наш требует относиться к людям, находящимся в нужде, как к Нему Самому, божеская собственность должна быть источником социального совершенствования.  А это возможно лишь тогда, когда человек становится «верным управителем» и видит Церковь как большую киновию. Новорожденная Церковь явила такое совершенное в социальном плане общество, члены которого исполнили все то, о чем ответ будет требовать на Суде Христос: «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем

[i]     Архимандрит Киприан (Керн). Антропология св. Григория Паламы. Москва. Паломник. 1996. С. 383.

[ii]    Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Беседа XI на книгу Деяний, т. IX, стр. 114.

http://chri-soc.narod.ru/mak_licemernaya_zakvaska.htm

Поделиться