Империя в сухом остатке – уровень организации разнородных человеческих обществ под флагом сверх-идеи. И именно это, а не нужда в сохранении традиционного уклада, патриархальная гордость или обида поражения, есть то, что делает её жизненно необходимой. Пассионарий сегодняшнего дня, если он не хочет быть энергичной белкой в чьём-то колесе, должен уже сейчас жить жизнью тысячелетней длины.

В обозримом политическом и околополитическом дискурсе современности термину «империя» часто сопутствуют устойчивые негативные коннотации, особенно, когда речь идёт о Российской Империи и СССР. Так же, часто звучат суждения о закате века империй, этого пережитка недоцивилизованности.

Можно выбросить это слово на обочину, объявить вне закона и растоптать его либеральной туфлей из крокодиловой кожи, однако это будет лишь ритуальным выражением чьих-то хотений. Его денотат – империя, как уровень организации человеческого действования, никуда не исчезает. И какие бы политкорректные эвфемизмы не заслоняли сути, уровень концентрации управления планетой за последние пару тысячелетий только возрастал. Невозможно исключить это наблюдение из сколь-нибудь масштабного взгляда на мироустройство без потери важного смысла, как невозможно исключить имперский уровень из цивилизационной структуры. Империя может осознаваться некоторыми людьми как самостоятельная ценность, другими – как серьёзный барьер или пережиток, но целесообразность существования империй лежит за рамками эмоциональных к ней отношений.

I.

Нужда в контроле за территорией, присущая многим млекопитающим, в человеческом обществе материализовалась в идее государства. Она позволила концентрировать управление людьми, и через них – ресурсом, в руках некоторой группы, которую удобно называть элитой. Сейчас, как и тысячи лет назад, для устойчивого существования государства ему требуется однородность подконтрольного общества и однородность природного ландшафта. Такая необходимость обусловлена единственностью идеологической и организационной формы государственной власти, которая адаптируется и адаптирует среду, уменьшая природное, социальное, этническое разнообразие, что экономит суммарное управленческое усилие. Государства, до тех пор, пока не станут достаточно технологически развитыми для преодоления природных барьеров, стремятся вписаться в биогеоценоз, потому горный хребет или край плодородной степи скорее станет его границей, чем внутренней территорией. Желанная однородность общества достигается либо естественной моноэтничностью, либо конструированием «нации» через воспитание государственно-центричной самоидентификации человека. Если опустить малосущественное присутствие неустойчивых кочевых структур, государство идеологически и практически привязано к земле, к территории и её ресурсу, опирается на постоянные поселения, и немыслимо без столицы. Приоритет территории по отношению к его населению можно оценить хотя бы по тому, как часто государство жертвовало вторым в пользу первого. Также видно, что и мировоззрение государствообразующего народа не является первым приоритетом государства, когда встаёт вопрос о его выживании в изменившихся условиях: вспомним «Миланский эдикт» 313 года императора Константина Великого, навеянного то ли христианскими видениями Константина, то ли тем фактом, что самые боеспособные легионы разлагающейся империи состояли именно из христиан.

Империя возникла, когда возросшая мощность государства позволила ему превзойти свои географические и социальные границы, и одно государство начало подчинять себе другие, расположенные на другой стороне хребта, населённые людьми другой ментальности, лежащие в отличающейся климатической зоне. Имперская идея отлична от государственной в том, что приходится иметь дело с неустранимым природным и этническим разнообразием, для локального контроля за которым нужны провинции, волости, штаты и колониальные управления с относительно самостоятельной властью. Имперская идея качественно отличается от государственной уже тем, что государство ещё может оправдывать собственное существование необходимостью выжить , организованно потребляя ресурс на подконтрольной территории, то для оправдания империи нужны цели более высокого порядка, превосходящие уровень заботы о хлебе насущном. Культурное или расовое превосходство, мессианские и миссионерские идеи и сверх-проекты давали и дают архитекторам надгосударственного управления и рядовым исполнителям осознание целесообразности совершаемого. Для того, чтобы снять с князя княжескую шапку, и надеть на него горлатную боярскую, уместную в Думе у царя-государя, нужно нечто большее, чем хорошая дружина. Не помешает происхождение царя от бога или по меньшей мере санкция от его местных представителей.

Слухи о кончине века империй происходят из наблюдений за трансформациями крупных государственных образований, когда оные исчезают из перспективы, доступной наблюдателю. Это чудесное исчезновение трактуется как достижение цивилизации, с её «прогрессивной» либеральной начинкой; как освобождение народов от «имперского гнёта». Да, многие империи фактически разрушены, централизованная власть в имевшем место виде уничтожена. Однако, неочевидным для многих является факт, что уровень концентрации управления, реализацией которого и были империи в традиционном федеративном их понимании, в эпоху глобализации оказался превзойдён структурами другого порядка и мог потерять актуальность.

II.

Помимо территориальной плоскости, где государства изначально являются конкурентами, можно выделить как наиболее значимые этническую, культурно-идеологическую и экономическую перспективы, в которых так же идёт ожесточённая борьба.

Религиозные институты, оперирующие в культурно-идеологическом поле, часто на равных по мощности влияния конкурировали с государством. Многие современные государства несли и несут в себе жёсткие религиозно-идеологические установки, но идеологические конструкции сами по себе не связаны с государством, и это легко видеть это на примере простого расширения религий через юридические границы. Идеологическая близость могла сглаживать государственные противоречия, но никогда не искореняла их. Постоянные междоусобные войны в христианском мире, конфликты между коммунистическим Китаем и СССР говорят о том, что сходная культурная и мировоззренческая база является только лишь одной из взвешенных компонентов в общей равнодействующей сил, определяющих внутреннее состояние государств и их отношения. Очевидно, что более-менее развитая идеология не имеет территориальной привязки, какой обладает государство.

Картина в экономическом плане аналогична. Экономика имеет опосредованное отношение к территории и культуре, и может запросто преодолевать идеологические различия, но в первую очередь оперирует в поле обмена материальных ценностей. Та или иная форма товарно-денежных отношений в экономической плоскости ведёт себя с точки зрения теории систем так же, как государство в территориальной плоскости, а религиозная формация – в идеологическом. Т.е. стремится к устойчивому расширению и победе в конкуренции с другими аналогичными сущностями.

С усложнением процедур ресурсного обмена, начиная от введения золота, как универсальной товарной меры, до сложных финансовых деривативов современности, эти отношения и сам смысл экономической деятельности всё больше отдалялись от натурального ресурса в пространство спекулятивных операций, оперирующих потенциалами другой природы. Эта эволюция в некоторый момент времени привела к тому, что денежные потоки и экономические процессы перестали контролироваться государством просто в силу недостаточной ёмкости территориально-ограниченной экономики, как рычага управления в этом поле. Природные, государственные и культурные границы не являются для спекулятивных операций существенным барьером; спекулятивная экономика создала свою собственную трансконтинентальную, транскультурную и надгосударственную жизненную среду.

Этнические и расовые различия и взаимодействия имеют свою меру влияния на экономические и идеологические события. Они всё ещё могут служить государствообразующей силой, несмотря на то, что экономическая и культурная глобализация часто стирает восприятие расовых и этнических различий. Тем не менее, они всегда будут весомы, несмотря на нынешний культ политкорректности, которая по сути эксплуатирует расово-этническую дифференциацию через подавление её признания в обществе.

Эти четыре пространства можно рассматривать обособленно, однако они естественным образом и глубоко взаимозависимы, так как все их пересекает и совмещает в себе каждый человек. Культурные влияния и идеологии изменяли, уничтожали и создавали государства. Экономические нужды элит создают и внедряют выгодные им идеологии, и целые континенты попадают под внешний контроль из-за финансовых манёвров транснациональных корпораций.

III.

Можно проследить развитие различных структур, так или иначе осуществлявших управление людьми в истории человечества, в каждой из четырёх плоскостей. Спроецировав на них христианство, видим, как, зародившись в идеологической плоскости, и расширившись там, оно на какое-то время подчинило себе государственную власть в Средневековой Европе, добившись авторитета, жалующего угодным правителям титул Помазанника Божия, а также сделалось выгодным экономическим предприятием.

Отдельной строкой в историю вписана Британская Империя. Сложно говорить о некоем современном могуществе Великобритании как таковой, но именно на её базе выросли элиты и выковывались рычаги управления миропорядком, находящиеся сейчас в доминирующем над остальным миром положении. Британская корона первой достигла буквально глобальных масштабов контролируемой территории («империя, над которой не заходит Солнце»), и потому именно британские элиты, сильно разбавленные еврейской кровью, первыми осознали необходимость трансформации, когда другие империи стали также приближаться к этому масштабу и ощутимо конкурировать. Удерживать колонии военной силой стало чрезвычайно накладно и неэффективно. Колониализм Франции, Германии и экспансия России, как и британский колониализм, в тоже самое время натолкнулись на эту проблему и не сумели совладать с данной управленческой задачей, сильно потеряв во влиянии на свои колонии в большей части плоскостей нашего рассмотрения.

Отличие Британской Империи в том, что она сумела перегруппировать управленческий ресурс таким образом, чтобы вынести мощности из государственной плоскости, где управление становилось относительно всё менее результативным, в плоскость экономическую и культурно-идеологическую. Империя мертва, да здравствует Империя. Лондонские элиты в 18 веке потерпели тактическое поражение во время американской революции, лишившей Британию прямого протектората над частью колоний. За время правления Черчилля Империя скукожилась в территориальной плоскости до размеров острова. Когда же джентльмены получили технологический контроль над сверх-государственными процессами, Британская Империя, как государство, стала для этого консорциума не более нужной, чем остальные державы, в движении фигур на Великой Шахматной Доске. В результате целенаправленной двухсотлетней работы, ряда манёвров, включавших и убийства президентов, финансово-промышленные кланы сумели получить существенный контроль над государственной машиной Соединённых Штатов Америки, и сделать их для себя более мощной, чем Британия, опорой в геополитической игре. В последствии, начиная с конца 19 века, их деятельность привела к тому, что бо́льшая часть мира получила долларовый ошейник, кредитную удавку и «однополярность», подкрепляемую американской Армией, Флотом, Федеральной Резервной Системой, а также Голливудом и МакДональдсом.

IV.

Сухой остаток из вышеизложенного таков: высшая концентрация управления в настоящее время поднялась над уровнем самых крупных государственных или религиозных структур. Можно констатировать смерть гусеницы, наблюдая разорванный кокон, но большой ошибкой будет не замечать взмахи крыльев бабочки над головой.

«Имперское» или «антиимперское» мышление, дискурс, мечущийся между этими pro et contra, во многом заперт в понятийном поле 19-го века, с его торжеством национализма. Торжественность национализма уже в 20-ом веке быстро превращалась в трагический фарс. Вышедшая за эти рамки мысль и организованная деятельность сделали государства оперативными инструментами реализации своих целей. Борьба за империю, а равно – против империй, с верхнего управленческого этажа, наверное, выглядит как ссора торговцев за место на базаре. Один из них может победить и чувствовать себя счастливым, другой митинговать за равные права, но ширину и расположение этих торговых мест, как и потоки покупателей к этим местам через ряды, определяются директором рынка. Для наших драчунов, впрочем, это может быть недоступным для рефлексии «естественным ходом вещей».

Архитектура Novus Ordo Seclorum, созданная и воплощаемая мировой финансовой элитой, по-видимому, есть проект стерилизации и консервации планеты, где производственная клоака «низших рас» локализована и огорожена от экологичной пасторали «золотого миллиарда» эффективным нанобарьером.

Есть смысл утверждать, что любая организованная социальная сила, имеющая претензию на собственное видение миропорядка, альтернативное по отношению к намерениям этих архитекторов, должна иметь цели как минимум не меньшие по масштабам. И обратное: только та организация, которая имеет цели более высокого порядка, сможет конкурировать с матёрой планетарной элитой на планетарном же уровне. Элита такого порядка не участвует в пролетарских склоках за повышение зарплаты. И даже не заинтересована в «униженном и оскорблённом» положении рабочего класса, чем могут грешить мелкие промышленники, но технологично использует таковую ситуацию и стремления для собственных нужд.

Только достаточно ёмкие цели могут вместить в себя всякую империю, или много империй, как целесообразно функционирующий организм. Единственным лишённым людоедства вариантом продолжения существования человеческой расы является экспансия: расход человеческой энергии на организованное движение в Космос – космос физический, психический, когнитивный, духовный. Не банальное увеличение финансирования космических программ, а разворот человеческой воли и действования в сторону организованного преодоления собственных границ; структурная эволюция личности и общества; пересмотр накопленного человечеством практического и теоретического багажа в такой перспективе. Эта амбиция, возможно, малопонятная гражданам мира, увлечённым экономическими играми, может стать и для них единственным путём выживания.

Имперская, и, в частности, российская имперская идея может и должна стать необходимой, но проходной точкой в таком движении. Однако, в иголочное ушко неспокойного будущего вряд ли пройдут громоздкие институты и ветхие принципы прошлого. Империя в сухом остатке – уровень организации разнородных человеческих обществ под флагом сверх-идеи. И именно это, а не нужда в сохранении традиционного уклада, патриархальная гордость или обида поражения, есть то, что делает её жизненно необходимой. Пассионарий сегодняшнего дня, если он не хочет быть энергичной белкой в чьём-то колесе, должен уже сейчас жить жизнью тысячелетней длины.

Источник

Поделиться