В 90-е социал-дарвинистский неолиберализм стал экономической программой российской власти. Это привело к глубочайшему кризису и расколу в стране (не только материальному, но и культурному, цивилизационному). Никто не сделал столько для дискредитации в глазах масс простых россиян понятий «капитализм» и «рынок», как Гайдар и Чубайс. Реформы по чикагским рецептам оказались эффективнее тысяч лекций сторонников социализма. Они надолго заставили россиян забыть о глупых рыночных иллюзиях, которыми завлекали их перестроечные либералы. Как говорится, жизнь – лучший учитель.

Неудивительно, что теперь даже те политические лидеры России, которые отвергают социалистический идеал, на деле вынуждены производить пусть и робкие, но преобразования именно в этом направлении (речь о создании госхолдингов, выдаче жилья военнослужащим, «материнского капитала» и тому подобных программах). Что уж говорить об оппозиции, где рост влияния социалистических идей таков, что о социальных обязанностях государства говорят теперь лидеры либералов!

С другой стороны, с начала 90-х годов растет влияние идей евразийства – идеологии, возникшей в послеоктябрьской эмиграции, реанимированной в России после падения власти Компартии и вызвавшей интерес не только со стороны патриотической оппозиции, но и среди отдельных представителей власти. Следы «евразийского влияния» также можно найти в программах самых разных партий – от КПРФ до «Единой России». И тут нет ничего странного: обещанной еще в эпоху Ельцина российской гражданской нации построить не получилось, а популярный среди буржуазии мегаполисов радикальный русский национализм, взращенный на психологической травме встречи с азиатскими мигрантами, рискует взорвать полиэтническую Россию.

Евразийство и социализм в тех или иных своих вариациях имеют хорошие шансы превратиться в ту самую идеологию России 21 века, которую тщетно ищет власть и оппозиция. Социализм в экономике, евразийство – в культурной политике, в национальном вопросе – вот общая формула решения самых острых проблем нашего общества.

Возникает резонный вопрос: как соотносятся друг с другом эти концепции и существует ли возможность их некоторого синтеза с перспективой возникновения особого, евразийского социализма?

Обратимся к истокам евразийства. Здесь нас ждет парадокс. Практически все евразийцы 1920-1930 гг. (если оставить в стороне деятельность «левой» кламарской группы») выступали с критикой социализма. Обличения социализма можно встретить, к примеру, в статье Н.С. Трубецкого «Русская проблема» из сборника «На путях» (1922), где основоположник евразийства связывает экономическую разруху в России с большевистскими социалистическими экспериментами. Не случайным было и появление в книге 5 «Евразийского временника» статьи С.Л. Франка «Собственность и социализм», самое начало которой показательно: «Социалистический эксперимент, произведенный над Россией, жизненно-опытно доказал несостоятельность социализма и, следовательно, элементарно очевидную необходимость строя, основанного на частной собственности». Наконец, программная статья другого основоположника евразийства — П.Н. Савицкого «Хозяин и хозяйство» содержит критику социализма как строя, где господствует коллективный хозяин – общество и государство: «хозяин-общество в определенном смысле есть неполный, ослабленный, ущербленный хозяин». Соответствующая позиция получила отражение в манифесте «Евразийство (формулировка 1927 года)» мы читаем: «пока человек остается физически обособленным индивидом … хозяйствование за казенный (общий) счет будет худшим хозяйствованием по сравнению с хозяйствованием за свой счет».

Итак, все крупные теоретики первоначального классического евразийства были противниками социализма. Они считали социализм неэффективным способом хозяйствования, так как «коллективный хозяин» не является личностью и лишен «хозяйского глаза». Более того, они пытались обосновать свое отрицание социализма и метафизически, объявляя идеал социализма материалистическим, корыстным, греховным, противостоящим христианскому взгляду на предназначение человека.

Вместе с тем если мы внимательнее приглядимся к той альтернативе, которую противопоставляют госсоциализму евразийцы – «государственно-частному» хозяйству, то мы заметим, что не так уж принципиально она и отличается от реального социализма. Обратимся к тому же манифесту 1927 года: «Евразийцы являются сторонниками широкого государственного регулирования и контроля хозяйственной жизни, а также сторонниками принятия на себя государством существенных хозяйственных функций. Евразийцы отмечают, что государственное регулирование, контроль и выполнение государством хозяйственных функций, хотя и в различных формах, неизменно выступает в течение русской истории».

Речь идет о том, что все ключевые отрасли экономики должны, по евразийцам, находиться в собственности государства, и лишь второстепенные отрасли нужно передать в частные руки. Перед нами по сути дела программа умеренных социалистов. Схожие идеи можно найти и в программе КПРФ.

Это не говоря уже о том, что евразийцы вообще-то выступали за функциональную частную собственность. По их мысли, гражданин гипотетического постбольшевистского евразийского государства должен быть ограничен законом во владении той собственностью, которая официально считается его собственной, частной. По сути дела, он будет не столько владеть «собственностью», сколько распоряжаться ею на определенных условиях, которые указывает государство. Если государство посчитает что «собственник» распоряжается своим имуществом неэффективно, то его лишат этого имущества по суду: «по суду, каждый собственник, не исполняющий своих обязанностей перед государством, может быть лишен собственности (с частичным возмещением или без возмещения, в зависимости от характера нарушения)».

Тут уж совсем непонятно: чем такое положение по существу отличается от советской тотально огосударствленной экономики, которую с таким пылом евразийцы критиковали? Ведь «частный собственник» в евразийском государстве, если называть вещи своими именами не кто иной как приставленный к государственной собственности смотритель и распорядитель, подчиняющийся распоряжениям государственных органов (потому что на его «частное предприятие» тоже распространяются директивы Госплана Евразийского Союза).

Итак, с одной стороны, евразийцы отвергали социализм как экономическую модель, с другой – практически его же и предлагали в качестве альтернативы, лишь называя это «государственно-частной системой».

Объяснялся этот парадокс просто. Основоположники евразийства были выходцами из интеллигентской либеральной среды, которая стояла в оппозиции к идеям социализма (так, Савицкий был учеником кадета П.Б. Струве и одним из ведущих публицистов молодежного крыла правых кадетов, отец Н.С. Трубецкого был известным либералом, членом движения земских и городских деятелей, а его дядя – Евгений Николаевич – создателем «Партии мирного обновления», Г.В. Вернадский был сыном В.И. Вернадского — члена ЦК партии кадетов). Кроме того, евразийцы стояли в оппозиции к существовавшему в СССР режиму и, как и всякие представители оппозиции, остро критически относились ко всяким его начинаниям в том числе и экономическим. Наконец, советский социализм имел своими философскими основаниями марксистский материализм и атеизм, которые были глубоко чужды большинству евразийцев – сторонников православия и религиозной философии.

Вместе с тем существовала внутренняя логика самого евразийства, которая подталкивала евразийцев к социализму в экономике. На это обращают мало внимания и потому нужно бы сказать об этом подробнее.

Одной из главных идей евразийства – является идея противостояния западному, «романо-германскому» империализму и обустройства России как независимой от Запада державы. Еще в ранних своих работах Н.С. Трубецкой провозглашал евразийство идеологией восстания «человечества», то есть неевропейских народов против Европы, которая возомнила себя единственной универсальной, высшей цивилизацией, по отношению к которой все остальные – «варварские культуры». Евразийцы утверждали: Россия с эпохи Петра до эпохи Ленина была если не политической, то экономической и культурной полуколонией Запада (ими даже был изобретен термин для публицистического выражения этой мысли – «романо-германское иго»).

В революции большевиков евразийцы увидели мощную национально-освободительную струю и упрекали большевиков лишь в непоследовательности, претендуя на роль завершителей национально-освободительной антизападной революции. Здесь евразийцы предвосхищали риторику национально-освободительных движений стран Африки, Азии и Латинской Америки эпохи распада колониальной системы.

При этом евразийцы были достаточно прозорливы, чтоб понять: одной политической идеологической и даже культурной независимости от Запада недостаточно. До тех пор, пока экономика страны носит капиталистический характер, страна вовлечена в мировой рынок, где господствуют западные «океанические» державы. Об этом писал П.Н. Савицкий в статье «Континент-Океан (Россия и Мировой Рынок)». В ней Савицкий разделяет страны мира на «океанические», лежащие неподалеку от берега «мирового Океана», и «континентальные», лежащие в глубине континента. Соответственно, страны Западной Европы, Великобритания и США принадлежат к первой группе, Россия – ко второй. В силу того, что «Океан един, Континент раздроблен», единое мировое хозяйство неизбежно воспринимается как хозяйство «океаническое». Товары, произведенные в станах океанических, неизбежно будут дешевле на мировом рынке, чем товары, произведенные в странах континентальных (хотя бы потому, что транспортировка товаров по суше всегда дороже, чем транспортировка по морю). Иными словами, включение континентальных стран в мировую систему капитализма приводит к тому, что они оказываются в невыгодном положении, начинают отставать в экономическом отношении и закономерно превращаются в фактические колонии Запада (пусть даже и при антизападной риторике в идеологии).

Уже в данной ранней статье Савицкий предлагает взятую потом на вооружение евразийцами концепцию экономического самодавления, автаркии России как альтернативу ситуации задворок мирового капитализма. Для этого Россия и должна быть большим политическим пространством – государством-материком, Великой Россией-Евразией, иначе она не сможет обеспечить себя всем необходимым и будет снова вынуждена обратиться к услугам международной торговли. Причем экономическая автаркия по евразийцам – должна быть государственной политикой.

По сути это означает выход из рыночной системы, переход к внутреннему государственному распределению или государственный социализм. Цепочка завершена – требование полной независимости от Запада логически привело к требованию экономической независимости, а значит, отказу от капитализма как специфически западного и выгодного Западу способа хозяйствования и переходу к государственному распределительному социализму с плановой экономикой.

Правда, не стоит забывать, что госсоциализм евразийцев имел несколько иные метафизические основания, чем марксистский госсоциализм. Марксизм – детище парадигмы Просвещения и идея планирования экономики и рационального госраспределения ресурсов здесь вырастала из культа человеческого разума и неприязни к иррациональной стихии, которую воплощал собой рынок. В центре же евразийского мировоззрения, православного по существу, – идея несамодостаточности человека и служения его идеократическому государству как подлинного смысла жизни. Государственное планирование производства и государственное распределение вписаны здесь в контекст гарантийного государства, которое наделяет человека правами, но и вменяет ему некие обязанности.

Итак, несмотря на внешнее неприятие социализма теоретиками изначального евразийства, само евразийство несет в себе мощный социалистический потенциал, который связан с антизападной направленностью евразийства. Отсюда вытекает возможность и вероятность смычки евразийских и социалистических идей в идеологии современной России. Более того, связь евразийской модели социализма с парадигмой борьбы против западного (теперь правильнее сказать – североамериканского) империализма позволяет говорить о перекличке евразийства и, например, таких новейших зарубежных форм социализма как, например, «социализм 21 века».

(c) Рустем ВАХИТОВ  Источник

Поделиться