17 августа исполняется 140 лет со дня рождения Владимира Францевича Эрна – одного из самых интересных русских философов начала XX века, продолжателя идей славянофилов, христианского социалиста, резкого критика западной цивилизации и стоящей за ней философской традиции.

К сожалению, философ не успел раскрыть всего своего потенциала: он умер на взлёте, на 35-м году жизни, в самый разгар революционных событий 1917 года. Кто знает, как сложился бы его дальнейший жизненный и духовный путь – остался бы он в Советской России или оказался в эмиграции, к какому бы идейному направлению примкнул – или создал бы своё собственное? Ясно лишь, что в его лице русская идея потеряла очень крупного своего представителя, мыслителя масштаба Бердяева, Булгакова или «отцов евразийства» – Трубецкого и Савицкого.

Как следует из фамилии и отчества, Эрн – выходец из семьи германского происхождения: отец его Франц Карлович был наполовину немцем, наполовину шведом. Мать же, Ольга Павловна Райская, была славянкой – наполовину русской, наполовину полькой. Таким образом, принадлежа «по крови» наполовину к германской «расе» и на три четверти – к западной цивилизации, он всю жизнь отталкивался от западного элемента в самом себе.

Правда, есть версия, что отцом Владимира Францевича был на самом деле русский – Г.А. Арефьев, а немец Эрн только усыновил его. Но это и не так важно, ведь «русскость» определяется не по генетике, а по духу – это цивилизационная, а не узко этническая самоидентификация.

Так или иначе, негативное отношение к принципам германской цивилизации было характерно для мыслителя на всех этапах его деятельности: даже внутри Запада он предпочитал Италию Германии и католический элемент – протестантскому. Недаром его философской специализацией стало изучение идей именно итальянских философов XIX века – А. Розмини и В. Джоберти. В этом он шёл вослед К. Леонтьеву и В. Соловьёву, но не «старым славянофилам», которые как раз считали протестантизм «меньшим злом» по сравнению с «папизмом».

Родившийся в Грузии Владимир Эрн окончил Тифлисскую гимназию, в которой одновременно с ним учились такие разные люди, как будущий священник, учёный и мыслитель-космист П. Флоренский, поэт-футурист Д. Бурлюк и грузинской социал-демократ И. Церетели. В 1900 году он поступил на историко-филологический факультет Московского университета.

В революционном 1905 г., после «Кровавого воскресенья», 23-летний Эрн вместе со своим другом, будущим протоиереем В.П. Свенцицким стал одним из основателей «Христианского братства борьбы», выступавшего с позиций христианского социализма. В программе «Братства» говорилось: «на теперешнем поколении лежит колоссальная задача – найти конкретные пути осуществления полной правды в жизни верующих и тем самым при содействии Духа Святого положить начало концу господства зла и смерти».

При этом важно подчеркнуть, что Эрн, в отличие от тех же Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова и других мыслителей того времени, не проделывал путь «от марксизма к идеализму» и не менял основных положений своих идей. Критически он относился и к попыткам «модернизации» православия, которое предпринималось Д.С. Мережковским и его кружком. Его христианский социализм вытекал как раз из «традиционалистского» православного понимания общественной жизни и острых вопросов современности – причём понимания национально-русского.

В сборнике «Вопросы жизни» (№8, 1905) Эрн опубликовал важнейшее своё сочинение того времени – статью «Христианское отношение к собственности», вышедшую вскоре, в 1906 году, отдельным изданием. В это же время он читает лекции на тему «Социализм и христианство» в «Религиозно-философском обществе памяти Вл. Соловьёва».

Характерно, что в однотомнике сочинений Эрна, изданном в «перестроечном» 1991 году (когда, казалось бы, читателю стремились вернуть ранее недоступную литературу), для этих работ места не нашлось. Ведь и тогда, и сейчас сторонники западного, капиталистического пути стремятся изобразить выдающихся русских мыслителей прошлого как своих «союзников», скрывая христианско-социалистическую направленность их творчества.

Основные выводы, которые, опираясь на Евангелие, делает Эрн, таковы: в личном плане христианин, если он хочет быть таковым не только по названию (служа при этом «Богу и Мамоне»), но и по сути, должен исповедовать полное нестяжание. В общественной же жизни должна господствовать общая, а не частная собственность.

«Нужно быть всегда готовым служить Единому Господину, – подчёркивает философ, – а потому быть свободным от обязательств ко всякому другому, в том числе, и к тому, который именуется в Евангелии «Мамоной», ибо «никто не может служить двум господам» (Мф.6,24). Этот господин, не в пример другим, притязателен и властолюбив, и потому в Евангелии особенно рекомендуется произвести с ним окончательный расчет всякому, кто хочет господином своим иметь Христа». Мыслитель выступает против тех, кто стремится «Евангелием оправдывать деяния всякого рода приобретателей и строителей своего благополучия на чужом поту». Напротив того, «освобождение от имущества и раздача его нуждающимся является безусловно необходимым для всякого христианина», что на практике означает общность имущества.

При этом, по словам Эрна, «для победы над собственностью – мало силы отдельного лица, нужны коллективные силы и условия жизни общины». А это означает не просто изменение, касающееся личной нравственности, а коренной переворот, направленный на создание бесклассового общества, прообразом которого стала Иерусалимская община, созданная апостолами в ожидании Второго пришествия Христа (она носила ярко выраженный коммунистический характер). Те же, «кто так или иначе участвует в безбожной эксплуатации труда масс бедного люда, совершающейся по городам и деревням, во всяческих промышленных предприятиях и заведениях, – могут найти для себя в Евангелии только определенные указания на геенну огненную».

Позже к теме собственности Эрн в своих работах не возвращался. Вероятно, сыграли свою роль и цензурные препятствия, а может быть, ему просто нечего было добавить к уже сказанному, так как в этой статье тема была раскрыта блестяще и всесторонне. Так или иначе, в развитии русской идеи Эрну принадлежит ключевая роль – он чётко и открыто сформулировал внутреннее единство православно-христианской и социалистической идей, которые искусственно отрываются друг от друга враждебными России силами.

«Россия, – пишет современный теоретик православного социализма Н.В. Сомин, – уже дважды в мировой истории разными путями пыталась достичь своего предназначения. Первый раз – через идею “Третьего Рима”. Тогда Русь пошла путём храмового православия, но не уделила должного внимания просветлению социальной жизни народа. Второй раз – через III Интернационал, через идею построения общества социальной справедливости, но отрицая веру в Бога. Обе попытки оказались безуспешными… Теперь перед Россией стоит задача реализации своей идеи через христианский социализм, в котором органично сливаются обе русские традиции».

Об этом же говорит А.Е. Молотков, автор книги «Миссия России. Православие и социализм в XXI веке»: «Православие и коммунизм… оказываются мировоззренческими полюсами национального самосознания или (что то же самое) проекциями Русской идеи в её земном и небесном отражении. То, что эти проекции разошлись в плоскости реальной истории, и составляет природу нынешнего национально-исторического кризиса».

Но вернёмся к герою нашего рассказа. Современные ему социалистические течения, опирающиеся на атеизм и философский позитивизм, Эрн критиковал, в частности, за противоречивость их отношения к идее свободы. Он отмечал, что ставя свободу как цель, эти течения в то же время отрицают действительную свободу воли человека, превращая его в игрушку действующих в природе механических сил.

«Если мы стремимся к действительному освобождению, – говорит мыслитель, – если переживание свободы есть для нас безусловно данное, если мы хотим свободы таким сильным желанием, что без неё не примем никакой жизни, не согласимся ни на какую самую золочёную клетку, – то, очевидно, или мы должны освободиться прежде всего от всякого позитивизма, принципиально превращающего человека только в раба и вечную пешку… или же мы должны принципиально признать, что реальное освобождение невозможно».

Впрочем, Эрн тут же подчёркивает, что «есть позитивисты только в теории», которые готовы идти на гибель из жажды настоящей свободы. «Это, – говорит философ, – святая сторона в социализме. …Этим социализм работает на Христа». По его словам, «социализм и позитивизм могли умещаться рядом в сознании, не зная о том, как враждебны они друг другу», но в будущем эта враждебность неминуемо проявится.

Эрн вполне разделял точку зрения С. Булгакова, что если социализм и грешит, «то, конечно, не тем, что он отрицает капитализм, а тем, что он отрицает его недостаточно радикально, сам духовно пребывая ещё в капитализме». И надо признать, что русские философы оказались правы: в конце XX века атеистический социализм оказался уничтожен – в том числе и благодаря тем внутренним противоречиям, которые содержались в его идеологии.

В трудах Эрна мы почти не найдём ссылок на Н.Ф. Фёдорова и его «Философию общего дела», но в статье «Социализм и проблема свободы» он поднимает фёдоровскую тему «преодоления времени». По его словам, истинная свобода может заключаться только в освобождении «от господства над нами времени и господства над нами смерти». Без такого преодоления даже установление самого совершенного социального строя оказывается в конечном счёте бессмысленным, потому что он всё равно будет рано или поздно уничтожен – вместе со всем человечеством.

В этой статье мы видим и почти прямую цитату из Фёдорова: «смерть всегда смерть насильственная. Смерть же насильственная есть смертная казнь. Земля будет садом, люди будут жить в изобилии, но каждого человека будет ждать смертная казнь. …Не жить они будут, а ожидать, когда их поволокут к эшафоту». И лишь христианское мировоззрение, подчёркивает Эрн, может основывать надежду на бессмертие «на уже свершившемся факте победы над смертью – на светлом Христовом воскресении».

Заметим, что и Владимир Соловьёв (кстати, автор строк «Смерть и время царят на земле – ты владыками их не зови»), на которого Эрн во многом опирался, также не ссылался на Фёдорова, а проводил его идеи как бы исподволь, в «зашифрованном» виде – например, в «Чтениях о Богочеловечестве» – не упоминая их основное содержание, то есть воскрешение умерших «отцов».

В статье «Идея катастрофического прогресса» (1907) Эрн возводит современные ему идеи прогресса к искажённой христианской традиции и подчёркивает, что последовательное представление о прогрессе должно неминуемо привести к признанию «абсолютного начала»: «Без объективной основы вера в прогресс есть самая плоская и мерзкая вера, ибо игнорирует трагедию мира, и в то же самое время самая некритическая, самая наивная и самая фантастическая вера, ибо не принимает во внимание действительности».

Подлинный прогресс должен иметь заданную цель и вектор, означать не количественное увеличение каких-либо показателей в жизни человечества, а качественное изменение: «В области нарастания знаний – познание истины лицом к лицу, существенное её усвоение; в области искусства – проникновение в реально существующие миры иные и воплощение их в нашей земной действительности: реальное преображение безобразного настоящего в абсолютную Красоту грядущего. Наконец, в области морали – не неопределённое самосовершенствование, а становление святыми, существенное усвоение святости Бога».

В этой статье Эрн выдвигает идею «прерывного развития», происходящего через качественные скачки, необъяснимые с точки зрения рациональности: «Иррационально творение мира, иррационально появление органического в неорганическом, появление сознания в органическом, появление самосознания в сознающем, наконец, рождение истинного и единственного Сверхчеловека по природе своей, Иисуса Христа, – в человечестве». Таким же качественным скачком должен стать и будущий «прыжок мира и человечества в Абсолютное».

Когда эхо революционных событий 1905-1907 гг. на время затихает, основной темой размышлений Эрна становится духовное противостояние России и Запада. Этому посвящён его сборник «Борьба за Логос», вышедший в 1911 году. В ряде статей сборника Эрн критикует группу философов во главе с С.Л. Франком, объединившихся вокруг журнала с близким ему названием «Логос», которые, однако, по своим взглядам были неокантианцами, то есть представителями западного (конкретно, немецкого) «рационализма», а не русского «логизма», восходящего к платоновской традиции Древней Греции.

В 1912 г. Эрн пишет монографию «Г.С. Сковорода. Жизнь и учение», первую в русской историко-философской литературе, посвящённую великому малороссийскому мыслителю XVIII века, которого он называет «русским Сократом». В этой и других работах (например, о Льве Толстом и «русском Платоне» – Владимире Соловьёве) он стремился сформулировать идею «оригинальной русской философии», не подражательной по отношению к Западу.

В числе создателей такой сугубо русской философии Эрн называет, помимо перечисленных, И.В. Киреевского, А.С. Хомякова, Н.Ф. Федорова, С.Н. Трубецкого (своего университетского учителя, отца будущего евразийца) и, конечно, наших великих писателей и поэтов, таких как Гоголь, Достоевский, Тютчев. По его мнению, всех их, при всём разнообразии взглядов, связывает некая духовная общность. Их творчество стало «ответом» на «вызов» западной культуры, которая с петровской эпохи заставила русских зачастую смотреть на себя как бы «чужими глазами».

Как отмечал Эрн, русская философия «занимает среднее место между философской мыслью Запада, находящейся в неустанном течении и порыве, и философской мыслью Востока, парящей в орлиных высотах и находящейся в неустанной напряжённости вдохновенного созерцания. Русская философская мысль должна раскрыть Западу безмерные сокровища восточного умозрения».

Главной идеей, которую развивал Эрн в своих философских трудах и публицистике, стало противопоставление «логоса» и «рацио», иначе говоря – разума и рассудка, главных принципов соответственно русской (и предшествующей ей греко-византийской) и западной духовных традиций. В наше время в других терминах эту дихотомию выразил философ Н.М. Чуринов и его последователи, которые говорят о «метафизическом» (западном) и «диалектическом» (русском) проектах науки. Основатель же движения «Русский Лад» В.С. Никитин определил эти два принципа как, соответственно, «западномыслие» и «русскомыслие».

Как отмечал Н.О. Лосский, «Эрн боролся с западноевропейским рационализмом и тенденцией механизировать весь строй жизни и подчинить её технике. Он противопоставлял этим факторам цивилизации Логос древней и христианской философии».

Подчеркнём, что речь идёт не о борьбе Эрна против Европы или европейской культуры как таковой. Он сам неоднократно указывал, что отрицает на Западе «не жизнь, не историю, не великие культурные достижения», а лишь рационализм, как антикультурное начало: «Рационализм связан с механической точкой зрения. Последняя питает техническую промышленность и всё более механизирующийся склад жизни, отрывающийся от космических условий существования».

Таким образом, у Эрна мы находим противопоставление понятий «цивилизации» и «культуры», которое позже развивал О. Шпенглер в своём «Закате Европы». По словам философа, «нет ничего враждебнее культуре, чем цивилизация. …Культурой как творчеством можно лишь заражать. И те, кто, заразившись, сами окрылились творческим порывом, культуре приобщаются. Цивилизация передаётся механически. Ею не заражаются – её внушают».

Признавая западную культуру с её всё же христианскими основами (напомним его углублённые занятия итальянской католической философией), он негативно относился именно к западной цивилизации в её современных формах, которые как раз и базировались на гипертрофированном «рацио».

«Логос» же, противостоящий этому «рацио», по словам мыслителя, «это не средний разрез – это вершина сознания. Это не отвлечение, это восхождение по ступеням всё большей конкретности. Это – не начало, в безразличии которого тонут все многообразия личности, это живая стихия, в которой личность раскрывается и углубляется. …Логос как начало человеческого познания не есть Логос другой, отличный от Логоса существенно-божественного. Это тот же самый Логос, только в разных степенях осознания». Именно в Логосе возможно примирение общего и частного, индивидуализма и универсализма.

С началом первой мировой войны Владимир Эрн выступает с яркой патриотической публицистикой, которая, разумеется, была тесно связана с его философскими взглядами. Недаром, по словам Г. Флоровского, это был «мыслитель с темпераментом бойца».

В 1915 году он прочитал цикл лекций «Время славянофильствует» и выпустил брошюру «Меч и крест», в предисловии к которой писал: «Столкновение духа Германии и духа России мне представляется внутренней осью европейской войны. Все другие силы группируются по периферии. Гордая, материальная, внешняя идей германская сталкивается с смиренною, духовною и внутреннею идеею русскою».

Философ считал, что война должна не просто закончиться разгромом Германии Антантой, но и привести к обновлению России, выходу её из духовного подчинения западным теориям. Но обновиться должна была и сама Европа – «пережить величайшую духовную революцию и такой пересмотр основ своего бытия, который по силе должен быть больше, чем Ренессанс, больше, чем Реформация». Помочь Европе совершить этот переворот – миссия России с её «всечеловечностью».

Надежды Эрна, как и многих его единомышленников, на «очистительный» смысл начавшейся в 1914 году войны не могут не вызывать ассоциаций с происходящим сегодня на наших глазах, с надеждами наших современников на то, что Россия наконец перестанет быть как экономической, так и идеологической колонией Запада. Сбудутся ли они – покажет только время.

В статье «От Канта к Круппу» русский мыслитель проводит чёткую линию преемственности от классической немецкой философии, Канта, Фихте и Гегеля, к германскому милитаризму XX века. Ещё раньше, в сборнике «Борьба за Логос», Эрн писал, что «Кант создал необычайно глубокую систему трансцендентального антропоцентризма», превратив всё, что лежит за пределами человеческой личности, в ничто, в небытие. «Восстание германизма как военный захват всего мира, как насильственная мировая гегемония, – делает вывод философ, – …коренится, таким образом, в глубинах феноменалистического принципа, установленного в первом издании “Критики чистого разума”».

По сути, в работе «От Канта к Круппу» Эрн говорит о будущем фашизме как неизбежном порождении западной цивилизации в её сложившихся формах. Его наиболее обострённую версию он видел именно в Германии – хотя, конечно, это отчасти объясняется конкретно-исторической ситуацией, в которой Россия вступила в войну именно с этой державой.

Столкновение с Западом было для России неизбежным, но Запад не обязательно должен был предстать перед нами в лице Германии. Вспомним предупреждения многих дальновидных людей (от бывшего министра П.Н. Дурново до «старца» Григория Распутина) о гибельности для России вступления в войну с Германской империей. Однако, как мы помним, после Октябрьской революции, Брестского мира и выхода Советской России из войны она оказалась фактически втянутой в войну уже с Антантой. Да и в 30-х годах Советский Союз готовился к войне не только с гитлеровской Германией, но и со всем капиталистическим миром (то есть фактически с тем же Западом, только представляемым не в цивилизационной, а в классовой «оболочке»).

Как многие и сегодня, в 2022 году, Эрн постепенно разочаровывается в пафосе первых месяцев войны. Она явно не привела к чаемому духовному обновлению русского общества, к его переустройству на новых и в то же время самобытных началах. Напротив, патриотический импульс быстро иссяк и обратился в свою противоположность. Назревала западническая Февральская революция, из которой, впрочем, вскоре выросло и её диалектическое отрицание – революция Октябрьская, национально-русская по своей глубинной сути, хотя и не по внешним формам. До этой революции Эрн не дожил, и мы не можем знать, как бы он к ней отнёсся.

От вопросов практической политики и межцивилизационного противостояния Эрн возвращается к теоретическим темам и в начале 1917 г. начинает работу над сочинением «Верховное постижение Платона», размышляя о древнегреческом философе как представителе восточного онтологизма (из которого в конечном счёте росла и Русская идея). Но эта важная работа была прервана болезнью и безвременной кончиной русского мыслителя.

Павел ПЕТУХОВ

Поделиться