( Из цикла «Десять статей о русском социализме» )

Часть первая.

Выйти из нынешнего идейного кризиса без добросовестного разговора о том, каким должно быть истинное христианское общество, думается, невозможно. В частности, нужен разговор на тему «христианство и социализм», который не получается пока по многим причинам. Некоторые из них, на мой взгляд, в следующем.

Во-первых, слово «социализм» стало для большинства христиан, похоже, синонимом марксизма и марксистской практики переустройства жизни. Поэтому они не в состоянии понять, как это можно тратить время на выяснение и без того понятного предмета. Огромный вклад в формирование этой слепящей «ясности» внес И.Р.Шафаревич своей книгой о социализме как стремлении к смерти. Немалую роль сыграли в этом деле и популярные в православно-патриотических кругах митрополит Иоанн (Снычев) с И.А. Ильиным. Отмечу также и то немаловажное обстоятельство, что могучие силы современного мира, связанные с капитализмом, несомненно заинтересованы в том, чтобы закрепить в русских головах исключительно негативное представление о социализме. Ведь марксизм как раз и был создан этими силами для того, чтобы дезориентировать людей в социальном вопросе (об этом чуть подробнее в моей статье, см. журнал «Молодая гвардия» № 4, 1996г.). Дезориентировать посредством соединения антикапиталистической идеи с самыми разрушительными идеями – отрицанием христианства, отрицанием государства, отрицанием нации и семьи. В такой связке идея социальной справедливости и разумного устроения общества должна была приобрести монструозный характер и породить на практике бесчисленные преступления. Т.е. дискредитировать в глазах близоруких людей идею разумной альтернативы капитализму. Который получал в ходе этой операции время для маскировки своих подлинных черт посредством социальной косметики и приобретал как бы человеческие черты. Становился «капитализмом с человеческим лицом». Но об этой стороне дела ни Ильин, ни Шафаревич, ни митрополит Иоанн не написали.

Во-вторых, в течение последних трех веков нас, русских православных христиан, воспитывали в том убеждении, что религия есть дело личное и не имеющее отношения ни к экономике, ни к социальной проблематике. Поэтому-де ее влияние на общество сказывается лишь через нравственное состояние его членов. А если так, то и размышлять о социально-экономических устоях общества значило бы сходить с магистрального религиозного пути на мирскую обочину. А то и блудить в дебрях социальных мечтаний. Думать об обществе, – внушалось, — подобает не всем, а только тем, кому дана власть и позволено от начальства. Прочим же следует заниматься посильными для себя делами. Иначе, высокоумничая, увязнут в спорах о том, каким надо быть обществу. Докатятся до того, что объединятся против властей предержащих как главной помехи в поисках и осуществлении добра. А затем, упразднив законную власть, начнут разборки между собою. И, ожесточаясь от несогласий, перейдут от доводов нравственных и логических к физическим аргументам. Самые талантливые демагоги и патологические насильники объединятся и подомнут под себя остальных, провозгласят свою правду доказанной, а несогласных с нею объявят преступниками. И под покровом новейших форм деспотизма воцарится полная идейная анархия, которую очередные освободители одобрят и назовут плюрализмом.

Это предупреждение об опасности социальных мечтаний и спасительности доверия к начальству оказалось, однако, бессильным предотвратить российскую катастрофу. Как и позднейшее, родственное по духу, предупреждение советской пропаганды об опасности буржуазных идей и спасительности народного единства с партией. Но… легкомысленные умники не вняли этим предупреждениям, а потом стали кусать себе локти. Не вняли же потому, что слишком перегруженными оказались эти предупреждения фальшивой начинкой. А фальшь была в том, что далеко не всякая мысль, отклоняющаяся от мыслей начальства, пагубна для общества. Фальшь была в том, что человеку, этому образу Божию, наделенному разумом и совестью, назначалась роль простого винтика в государственном механизме. Вместо того, чтобы обеспечивать соборное осмысление общих дел, правители присвоили только себе самим право думать об обществе и погрузили тем самым народ в социальное безмыслие. Лишили его иммунной силы против тех самых зол, о которых сами же и предупреждали. Самих же себя лишили народной критики, без которой государственная мысль вырождается. А в результате оказались под обстрелом критики исключительно инородной, от которой и стали зависеть чем дальше тем больше. Пока, наконец, не рухнули перед ней на колени.

Но в установке, удерживавшей подданных от социальной критики, была частичная правда. Она была в том, что далеко не всем по силам охватить своим пониманием такой сложный организм, как общество. Тем более на ранних стадиях его созревания, когда оно еще только начинало сознавать себя. Кроме того, люди видят обычно лишь те стороны общества, которые ближе к ним и непосредственно связаны с частными их интересами. А поскольку их положение в обществе различно, то результатом стало бы ожесточенное разномыслие. И чем многочисленнее общество, чем оно разнороднее, чем завистливее и невежественнее его члены, чем пространнее и разнообразнее занимаемая им территория, тем труднее достижение единства. Без которого общество бессильно и фактически обществом не является. Вот почему при возникновении государств на месте родоплеменных обществ требовалось сознательное или принудительное подчинение всех немногим. Или даже, в критических ситуациях, одному лицу. А поскольку история народов едва ли не вся целиком состояла из таких критических ситуаций, т.е. войн и подготовок к ним, то в этом обстоятельстве мы и находим объяснение того, почему в свое время монархическая власть, при всех ее минусах, стала самым эффективным типом власти. И была им до тех пор, пока в обществе не вызрели под покровом самой же монархической власти тайные паразитические силы, окружившие эту власть и подчинившие ее себе. Или попросту заменившие ее другими механизмами власти, более удобными для закулисного управления ими.

Вот на этой-то доле истины – на эффективности монархий в домасонский период истории – и споткнулись монархические умы, принявшие эту долю правды за полную правду. До которой нам, при нынешнем состоянии умов, думается, еще далеко. Если такую очевидную вещь, как неспособность монархий защищать законные интересы Церкви и народов, приходится доказывать, то, значит, монархическая слепота стала не меньшим препятствием для возрождения русского народа, чем западнические иллюзии нашей пустоголовой интеллигенции. Культивировать эту слепоту – не что иное, как служить на деле той самой криптократии, против которой на словах нынешние монархисты так усердно выступают.

Но вернемся к той установке, согласно которой фюрер думает за нас, каким надо быть обществу. В ней верно то, что прежде, чем судить об обществе, надо праведно организовать себя. Т.е. в полном соответствии с религиозными истинами о человеке. Но, начинаясь с религиозной организации человека, организация общества не заканчивается на ней, потому что общество имеет собственную природу. Да и сам человек не заканчивается на себе, он неполон без общества, в котором его начало и продолжение. Поэтому завершением самоорганизации человека является его участие в жизни общества. Которое невозможно без понимания природы общества, его устройства и своей роли в нем. И, разумеется, невозможно без отчетливого понимания того, что не только общество зависит от человека, но и сам человек зависит от общества. А особенно молодой человек. И тем более ребенок. Не заботясь об обществе, в котором будут жить дети наших детей, мы их предаем. Не спасаем их от уродств, которые они приобретут в уродливом обществе. Вот что стоит за позицией тех христиан, которые думают лишь о собственном спасении. Предательство своих братьев и сестер. Предательство своих потомков.

Казалось бы, эти азбучные истины о человеке и обществе должны быть уже давно раскрыты в ходе христианской истории. И не только раскрыты, но развиты в стройное учение о соборности человека и о подлинной природе созданных Богом общественных организмов. Таких, как брак и семья, община, народ, государство. И, разумеется, сама Церковь. Но… где же оно, это православное учение? И почему в то время, когда русский народ, утративший привычные ориентиры, катится в бездну, Церковь наша не вразумляет нас своим социальным учением? Если оно у нее есть, то скрывать его от русских людей в такое время было бы чудовищным преступлением. А если его нет, то не честнее ли было бы сказать об этом прямо, чтобы никто не питал иллюзий на этот счет?

Похоже на то, что за две тысячи лет христианской истории были раскрыты и утверждены лишь фундаментальные истины по этой части. Но далее фундамента дело не пошло или пошло как-то вкривь и вкось. А в результате мы имеем на сегодняшний день не социальное, но лишь политическое учение, возникшее в Византии и получившее известность под именем «симфонии двух властей». Это учение, не будучи учением церковным, приобрело, однако, видимость церковного учения, оно подменило собою и учение Церкви о самой себе, и ее социальное учение. И надолго закрыло эти темы. Если бы Церковь успела выработать на Вселенских соборах достаточно полное и понятное для своих членов учение хотя бы только о самой себе, то, думается, был бы невозможен такой силы раскол, какой оторвал от нее всех римо-католиков. А в дальнейшем были бы невозможны такие грандиозные скандалы, как признание почти всеми византийскими иерархами Флорентийской унии или признание почти всеми российскими иерархами (с одобрения восточных Церквей) антицерковных Петровских «реформ»… В подтверждение этой мысли сошлюсь на тот факт, что арианство исчезло после того, как было раскрыто в полной мере учение Церкви о Богочеловеке, а ересь иконоборчества исчезла после того, как был раскрыт достаточно полно смысл почитания иконы.

По логике раскрытия церковного учения о Боге и человеке, христологическая и тринитарная темы должны предшествовать теме экклезиологической, а следующей за ней должна быть уже социальная тема. Ибо общество внецерковное или только отчасти воцерковлённое не может быть правильно понято без правильного представления о Церкви. Нет полноценного учения о Церкви – и, как результат, расколы и споры о нормах церковной жизни. Нет полноценного учения о Церкви – нет и надежных ориентиров для суждений о жизни общественной. А свято место пустым не бывает. Оно заполняется псевдоцерковными, нецерковными и антицерковными учениями об обществе.

Не в этой ли неразвитости православного учения о Церкви причина того, что некогда победный христианский мир стал утрачивать свои христианские черты и превратился, наконец, в мир современный?

Известный славянофил И.С.Аксаков писал в 1856 году: «Я вообще того убеждения, что не воскреснет ни русский, ни славянский мир, не обретет цельности и свободы, пока Церковь наша будет пребывать в такой мертвенности, которая не есть дело случая, а законный плод какого-нибудь органического недостатка» («Письма к родным», 1994, с.453). Но что имел в виду под «органическим недостатком»? То же ли самое, что и Достоевский, писавший: «Церковь наша в параличе с Петра Великого» (ПСС, т.27, с.49)? Или Аксаков связывал болезнь Церкви не только с «реформами» Петра? Т.е. имел в виду какие-то более глубокие причины, без которых были бы невозможны эти «реформы»?

Удивительный факт: при всем изобилии христианских мыслителей мы не находим у них объяснения причин дехристианизации мира. Хотя это вопрос вопросов. Случайно ли это?.. И только в качестве видимости такого объяснения имеем учение об АПОСТАСИИ (это слово переводится на русский язык, как ОТСТУПЛЕНИЕ, но иностранное его звучание придает ему оттенок таинственности и делает его как бы недоступным для простых умов. Подобным же образом у нас набрасывался флер значительности на безбожие, которое стало не просто безбожием, но атеизмом, к тому же сияющим своей научностью. Нищие стали пролетариями и т.д.). Вникая в характер этого учения (как оно изложено, например, у М.В. Назарова в его книге «Тайна России», М.1999г.) обнаруживаем не желание выявить действительные причины отступления от христианства, а, наоборот, по возможности замаскировать их и свести в конечном итоге к предательству народами своих монархов. Это русский народ, по Назарову, а не российские императоры, виноват в том, что безбожие победило в нашей стране. О том, что полнота власти невозможна без полноты ответственности, у Назарова нет ни слова. О том, что нужен куда более совершенный механизм власти, чем тот, который сделал возможным и Петровскую революцию в России, и последующие за ней революции, — об этом тоже ни слова. Из чего следует, что не столько судьба Православия и русского народа интересует нынешних монархистов, сколько судьба монархии прежнего образца, ради которой они и мистифицируют историю.

Второй способ оболванивания русских христиан связан с первым и заключается в замыкании всей социальной проблематики на грядущем царе. Будет у нас православный царь – будет и решение всех проблем. В нем вся наша социальная программа. А других программ нам не надо. Все наши силы – на подготовку пришествия грядущего Царя!..

Если бы я работал в ЦРУ и заведовал русскими делами, то не стал бы менять ничего в этой установке. Более того, утвердил бы такую схему: Пусть марксисты не избавляются от разрушительных идей в своей идеологии, а, маскируя их, воспылают любовью к социально бессильному Православию. Русское же Православие, в свою очередь, пусть воспылает любовью к монархии, некогда сдавшей его вместе с русским народом их общим врагам. Пусть русские люди закрепят таким образом свое социальное безмыслие в культе российских царей. В этом случае огромная потенциальная энергия русского народа будет канализирована в «бесконечный тупик».

В противоположность этой схеме следовало бы, на мой взгляд, не бояться мыслить о том, о чем наши мыслители не мыслили никогда. Выяснять по-хозяйски, почему Православная Церковь и русский народ при столь несомненных их достоинствах в столь беспомощном состоянии. Лучшим способом исцеления русских умов от спячки и сновидений были б публичные дискуссии по ключевым для нас темам. Чтобы не ворожить келейно над этими темами, а выявлять соборно здравые идеи, освобождая их от исторических аберраций. Открытое и добросовестное обсуждение русскими православными людьми важных для общества тем было бы лучшей апологией православной веры в глазах тех, кто не дорос до способности судить о ней по ее внутренним достоинствам. Угробить такие дискуссии превращением их в подобие балагана, конечно, можно. Но угробить можно всё на свете своим неразумием. Опасности есть во всём, но главная наша опасность это безмыслие.

Имеет ли сказанное выше какое-то отношение к теме «христианство и социализм»?.. Я думаю, что имеет. Оно показывает, почему так трудно в нынешней атмосфере обсуждать эту тему. И что в наших православных интересах не разоблачать в очередной раз заблуждения безбожных социалистов, а выяснить, почему идея социальной справедливости и разумного устройства общества оказалась вне Церкви и приобрела антицерковный характер.

Начать это выяснение можно, пожалуй, с констатации того факта, что святые отцы Православной Церкви единодушно отрицали священный характер частной собственности. Так, например, вселенский святитель Иоанн Златоуст говорил: «Невозможно разбогатеть тому, кто не делает неправды… Но что скажешь ты, если кто-нибудь от отца получил наследство? Он получил собранное неправдою… Можешь ли, восходя через длинный ряд поколений, доказать таким образом, что имущество это законно приобретено? Никак не можешь этого сделать. Напротив, начало и корень его непременно должны скрываться в какой-нибудь несправедливости (сказано за пятнадцать столетий до Прудона, — Г.Ш.). Почему так? Потому, что Бог не сделал одного богатым, а другого бедным». И еще слова Златоуста: «Только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь… а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания». Другой вселенский святитель, Василий Великий, писал: «Кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним… Чем больше у тебя богатства, тем меньше у тебя любви». В статье Н.В. Сомина «Любовь не ищет своего» (журнал «Православная беседа» № 2, 1999г.), из которой я заимствовал эти прекрасные слова Учителей нашей Церкви, приведены аналогичные по смыслу высказывания других святых отцов. При этом автор статьи отметил, что размеры журнальной статьи не позволяют вместить в ней все богатство святоотеческих текстов подобного рода. Текстов. Имеющих корень в Евангелии: «НЕ МОЖЕТЕ СЛУЖИТЬ БОГУ И МАММОНЕ» (Мф.6,24) и «УДОБНЕЕ ВЕРБЛЮДУ ПРОЙТИ СКВОЗЬ ИГОЛЬНЫЕ УШИ, НЕЖЕЛИ БОГАТОМУ ВОЙТИ В ЦАРСТВО БОЖИЕ» (Мф.19,24).

Нет, думают христианские противники социализма. Можно и богатому пройти сквозь игольные уши. Надо только делиться с Богом своими доходами. Что за нелепость – жить совсем без собственности… Святые отцы имели в виду каких-то идеальных святых. А мы лишь рядовые христиане. Для нас и нормы должны быть другими. Ведь даже в христианских царствах люди никогда не жили по нормам святых отцов…

Но не за это ли и наказал Бог христиан, сделав их данниками иудеев? Современные христиане очень не любят задумываться о таких вещах.

В свое время американцы, тоже исходя из здравого смысла, понятого ими по-американски, приватизировали религию, т.е. изъяли ее из общих дел и сделали частным делом. Общество в результате обезбожилось, а сама их религиозность, поначалу истовая, под влиянием гниющего общества выдохлась и приобрела декоративный характер. О том, что приватизация собственности тоже обезбоживает общество с этой его стороны, православные противники социализма не думают. А если бы думали, то обратили б внимание на тот факт, что и на Западе, и у нас загнивание общества началось не после свержения монархий, а еще при монархическом образе правления. Поняли бы, что созидая христианское общество, нельзя ограничиваться милостыней в пользу нищих и содержания своих церквей. Христианское общество невозможно без христианских социальных устоев. Если прежние устои оказались гнилыми, то, значит, они не были христианскими. И в этом причина краха прежнего христианского мира.

Показывая отличие двух противоположных по своему смыслу социальных принципов, Ф.В.Карелин писал в начале 80-х годов: «…мы предлагаем нашим читателям проделать следующий мысленный эксперимент. Допустим, что все население Советского Союза с одной стороны и Соединенных Штатов с другой – возымело бы твердое намерение жить в строгом соответствии с Евангелием, при этом не в кальвинистском, а именно в Православном его понимании. Что произошло бы с социальными системами в той и другой стране? Совершенно очевидно, что в силу прекращения конкурентной борьбы и классовой эксплуатации, а также полного падения спроса в таких отраслях производства, как «индустрия наслаждений», индустрия роскоши, военное производство, капиталистическая система немедленно прекратила бы свое существование. Что же касается социализма, то столь же очевидно, что в случае всеобщей нравственной Евангелизации социалистическая система достигла бы величайшего расцвета, ибо все стали бы добросовестно работать, справедливо распределять и умеренно потреблять. Ясно, что это привело бы к невиданному росту общественного богатства. Основное НРАВСТВЕННОЕ различие между капитализмом и социализмом как раз в том и состоит, что капиталистический способ производства ЭКОНОМИЧЕСКИ нуждается в грехе (алчности предпринимателей и развращенности потребителей), а социалистический способ производства ЭКОНОМИЧЕСКИ нуждается в добродетели (честность, бескорыстие, справедливость). В принципе, капиталистический способ производства ставит ставку на самые тёмные стороны человеческой природы, социалистический – на самые светлые» (Ф.В. Карелин «С нами Бог», самиздат, Москва, 1990г., с.256-257).

Итак, социализм мог раскрыть свои подлинные возможности в нашей стране лишь при условии христианизации русского народа и других народов, связанных исторически с христианством. К этому можно добавить, что в исламе социалистические потенции тоже значительны. О том, чем такая метаморфоза СССР грозила всей мировой криптократии, догадаться не трудно. И почему был ликвидирован СССР.

 Август-сентябрь 1999г.

Поделиться