Глава 4.  Россия как христианская альтернатива «концу истории»

 

Религиозный смысл истории

 

История мира традиционно рассматривается как история культур и цивилизаций. Однако цивилизации отличаются друг от друга, в первую очередь, своими мировоззренческими основаниями (или идеологиями), которые есть выражение определенного целостного миропонимания, сконцентрированного в принципиальных для данной цивилизации приоритетах. Именно развитие, взаимопроникновение и борьба идеологий определяет динамику и диалектику мирового цивилизационного процесса. Основу же идеологий всегда составляли религии. То есть можно говорить о том, что мировая история имеет своим основанием религиозную онтологию.

Если экономические процессы, государственно-политические перевороты, международные конфликты – это микромасштаб исторических изменений, то макро-масштаб истории – это динамика религиозно-мировоззренческих процессов. Так, наша эра – это эра христианства, и в этом контексте должна рассматриваться наша новейшая и современная история, если мы действительно хотим понять ее объективный смысл… Тот факт, что современный мир в религиозном смысле крайне секуляризирован и индифферентен, не означает, тем не менее, что мы живем в постконфессиональной идеологической пустоте. Мы по-прежнему вписаны в христианский контекст истории, и она еще далеко не завершена.

Можно говорить о кризисе исторического христианства, но крайне опрометчиво и преждевременно говорить о «постхристианском мире». Ибо христианство по своей идее принципиально исторично и нераздельно слито с современной историей не только своим далеким началом (давшем начало нашей эре), но и своим концом – Вторым и славным пришествием Христа, к которому невидимо (и неотвратимо) приближается современная история. По выражению Н.Бердяева, христианство «есть откровение Бога в истории, а не в природе»[i], что придает самой истории особое теократическое значение и высший религиозный смысл. Именно христианство открывает в мировой истории реальную перспективу и задает для нее ясный антропологический (Бого-человеческий) масштаб.

Смысл всякого явления, протяженного во времени (в виде процесса), раскрывается лишь в его конце, когда явление приносит свой созревший во времени «плод». Так и полное раскрытие христианства, его глобально-исторического смысла, возможно лишь в эсхатологии (в конце истории) по мере приближения ко Второму полюсу христианского Откровения. Это означает, что приближение эсхатологических времен будет дальнейшим раскрытием реального цивилизационно-исторического предназначения христианства, что подразумевает неизбежность новой актуализации христианства как центральной темы всемирной истории. При этом нынешний кризис христианства можно понимать как качественный переход христианской истории к эсхатологической ориентации, где доминирующим смыслом становиться вопрос о «конце истории», заново ставящий проблему аутентичности христианства в контексте вызовов последнего времени. Этот вызов истории без сомнения должен быть принят христианством, ибо именно в нем раскрывается приближение торжества христианской Истины, явленной в силе и славе как «победа, победившая мир»! «Се, жених грядет в полуночи» – подобно десяти евангельским девам [Мф.25.1] христианству последних времен вновь предстоит зажечь свои светильники и выйти навстречу Христу грядущему… Это и будет означать новую актуализацию исторического христианства в преддверии окончательного торжества в мире христианской Истины. Царство Божие как эсхатологический смысл и цель христианской истории не приходит само по себе, но «силою берется», т.е. историческим усилием христианского духа по преображению мира и человека, по незримому и упорному взращиванию той христианской жатвы, растущей вместе с «плевелами» греховной человеческой истории, которую Сеятель соберет в свое время в житницу «будущего века». Отделение «зерен от плевел» и будет составлять существо заключительной стадии истории мира. Именно единство начала и конца, сеяния и жатвы подразумевает необходимость эмпирической «христианской истории» как целостного процесса созревания христианской Истины в лоне истории в качестве воплощенной реальности.

Об историческом единстве и диалектике христианского Откровения в свое время глубоко и убедительно писал В.Соловьев: «…разум истории по самому ее фактическому ходу заставляет нас признать в Иисусе Христе не последнее слово царства человечества, а первое и всеединое Слово Царства Божия, – не человекобога, а Богочеловека, или безусловную индивидуальность. С этой точки зрения совершенно понятно и то, почему Он сперва явился среди истории, а не в конце ее. Так как цель мирового процесса есть откровение Царства Божия или совершенного нравственного порядка, осуществляемого новым человечеством, духовно вырастающим из Богочеловека, то ясно, что этому универсальному явлению должно предшествовать индивидуальное явление самого Богочеловека. Как первая половина истории до Христа подготовляла среду, или внешние условия для Его личного рождения, так вторая половина подготовляет внешние условия для Его универсального откровения, или явления Царства Божия»[ii].

На эмпирическом уровне христианская история проявляет себя как духовно-социальный  процесс: как воплощение внутреннего духа христианства, реально освоенного (аккумулированного) человечеством на уровне духовно-нравственного самосознания во внешних формах социально-общественных отношений. Динамика этого процесса в истории далеко не линейна и отнюдь не является непрерывным утверждением в мире христианской правды. Отношения христианства и общества, мира и Церкви, преломляясь в греховной природе человеческой истории, образуют очень сложную динамическую конфигурацию, не поддающуюся конечному историософскому анализу. Ибо история есть Богочеловеческий процесс, где промысел Божий перманентно переплетается со свободной человеческой волей, еще до конца не просветленной христианской Истиной, несмотря на двухтысячелетнее присутствие христианства в мире. Само историческое христианство (как история земной Церкви) в этом отношении также отнюдь не является совершенством, но фактически полностью сливаясь с эмпирическим ходом истории, носит сложный и противоречивый характер. Об этом говорит хотя бы факт исторического разделения Церквей, средневековые неудачи христианских теократий и, в конечном итоге, нынешний общий кризис христианской истории, формально позволяющий говорить о постхристианском мире.

С этой точки зрения исторические судьбы христианской цивилизации никогда не были однозначны, но всегда являлись неким идеологическим (цивилизационным) компромиссом между несовершенством социальной реальности и христианским общественным идеалом. Причем соотношение того и другого всегда носило глубоко диалектичный, взаимообусловленный характер. В этой связи представляется важной мысль Н.Бердяева о том, что появление в европейской истории опыта демократии и социализма связано с религиозным ослаблением традиционных христианских обществ, утративших свое актуальное теократическое содержание (как стремление к Царству Божьему), которое «лишь внешне символизировалось и формально ознаменовывалось». Диалектическая взаимосвязь здесь в том, что «теократия была сознательно символична, социализм же в сознании своем реалистичен»[iii].

История есть реальный процесс, и она не может определяться идеологическим символизмом, каким бы возвышенным и «истинным» он ни был. Если сакральный общественный идеал не находит подтверждения в реальной общественной жизни, в предметной практике конкретного бытия, а лишь обозначен в качестве символа, то жизнь уходит в другое русло. Социализм в том виде, как он проявил себя в XIX–XX веках, фактически и был реакцией реального общественно-исторического процесса на отвлеченный символизм традиционных христианских теократий, не сумевших привнести высокие истины христианства в реальную социальную жизнь общества. Подобно коммунистической идее конца XX века, превратившись в «солнце, которое светит, но не греет», символическое христианство XVIII–XIX веков выпустило из своих рук направление собственной истории, незаметно перешедшей в антихристианское русло. Бурное развитие капитализма, ставшего отрицанием христианского смысла европейской истории, послужило началом крушения традиционного христианского мира. Социальные революции XIX века, демократия и социализм XX века были лишь следствием и своего рода положительной компенсацией этого процесса, косвенно сохранившей социальную правду христианства в рамках реальной истории.

Конечно, это не было выражением социальной правды христианства в ее одухотворенной полноте, но лишь формальной и чисто механической ее реализацией. В этой материалистической половинчатости социализм XX века даже может рассматриваться как антипод христианства, как он сам себя зачастую и идентифицировал, предопределяя тем собственное крушение. Однако оптимистический взгляд на христианскую историю (ищущий ее актуального возвращения) не может не узнать в величественных «материальных останках» социализма реальной опоры для новой христианской цивилизации, которая уже не только на уровне символизма декларирует христианскую Истину, но воплощает ее непосредственно в формы общественного бытия, образуя единую духовно-социальную реальность. Именно здесь, в «разрушенном до основания» мире социализма, как с чистого листа, может начаться новая аутентичная христианская история, полноценная по своим цивилизационным христианским качествам. И именно Россия стоит сейчас перед этим началом…

Не утопично ли такое предположение?

Если сравнивать нынешний кризис христианства с самим началом христианской эры, то история христианства начиналась в этом отношении в несоизмеримо худших и невыгодных условиях… Богочеловек Иисус Христос явился в мир, когда человечество погибало во грехе, пороках, беззаконии и полном неведении смысла человеческого бытия и человеческой истории. Язычество, рабство, и перманентные войны – вот социальная реальность того времени. Слово Истины оказалось абсолютно одиноким перед тьмой заблудшего мира… Но с явлением в мир Богочеловека преображение мира началось: «Царство Небесное подобно закваске, которую женщина взяв, положила в три меры муки, покуда не вскисло все…» [Мф.13.33]. Слово Истины, проникая в человеческое сердце как Благая весть, стало распространяться по земле, не столько преображая реальное общественное бытие, сколько освящая его светом далекой надежды: «увидел я новое небо и новую землю…» [Откр.21.1]. Ибо полное преображение мира как внеисторический чудесный акт – невозможно, история – реальный процесс, и всякое событие в нем должно иметь собственную внутреннюю предисторию. Таким образом, в христианстве, в специфичности его исторического Откровения, изначально было заложено противоречие между совершенной высотой евангельского идеала (личного и общественного) и фактической невозможностью воплощения этого совершенства в социальной жизни мира. Лишь в теле Церкви как изначально отделенном от мира духовно-социальном сообществе данное совершенство находило свою реализацию: в формах христианских общин и монастырей, но главным образом – в индивидуальной святости, являющейся неумалимым свидетельством реального присутствия Истины христианства в жизни Церкви. Сам же внешний социально-общественный мир по-прежнему пребывал во грехе как своем изначальном первородном качестве.

Это принципиальное имманентное противоречие христианской истории между Церковью и миром разрешилось к началу XIX века атеистическим распадом христианского мира. Мир, отделившись от Церкви, пошел своим путем (к атеизму, материализму, нигилизму, капитализму, социализму…), а христианская Церковь, утратив сакральную связь с обществом, окончательно сместилась в область символизма. Эмансипированный мир открыто стал именовать себя постхристианским…

Однако если мы все же вернемся к началу и сравним исходные позиции христианства на заре христианской эры и сегодняшние исторические условия, то определение «постхристианский» окажется явно преждевременным. При всей расхристанности нынешнего постмодернистского сознания, современный мир во всей полноте сохраняет фундаментальные христианские интенции, ставшие неотъемлемым смыслом общечеловеческого бытия.

Во-первых, в мире по-прежнему нерушимо стоит Истина христианской Церкви (в первую очередь православие), утвержденная от основания самим Богом-словом: «созижду церковь Мою и врата адова не одолеют ее» [Мф.16.18]. Обладая огромными сокровищами христианской истины, собранными как нектар бесчисленными подвижниками, преподобными и святыми за долгие века ее двухтысячелетней истории, Церковь при всем ее внешнем символизме по-прежнему во всей полноте олицетворяет непреходящую реальность Богочеловеческого Откровения как «путь и истину и жизнь» [Ио.14.6]. По-прежнему присутствует в отвернувшемся от правды мире как его живая и чистая христианская совесть.

Во-вторых, за два последних тысячелетия человеческая культура уже необратимо оформилась как христианская культура, и никакие потуги постмодернизма не способны отменить этого фундаментального факта. Абсурдность, пустота и легковесность современного массового сознания сами по себе никак не могут отменить онтологическую глубину и монументальность христианского осмысления мира в области философии, искусства, науки, этики, права и т.д. Это то нетленное и неотчуждаемое достояние христианского миропонимания, которое человечество обрело на пути своего христианского становления и самопознания.

И, в-третьих, человеческий мир за последние две тысячи лет при свете христианской истины прошел суровую школу реальной истории, каждый из этапов которой был ступенью христианизации мира, попыткой приближения христианской истины к реалиям общественной жизни. Начиная с Константина Великого, христианство стало реальным субъектом истории, неизменно присутствуя в ней в качестве активного идеологического участника. При всем несовершенстве и принципиальной греховности реальной христианской истории, тем не менее, нельзя отрицать определенную преображенность христианского мира. Не в плане его какой-либо святости или цивилизованности, а в плане очеловечения и гуманизации общественного бытия. И хотя рабство в некоторых местах христианского мира продержалось до середины XIX века, однако к исходу XX-го мир фактически подошел к новому качеству социальных отношений, закрепленных в различных формах и реалиях общественной жизни; главным образом, в опыте демократии и социализма, осуществленных в форме целостных социально-экономических систем в некоторых странах. По форме это был внехристианский опыт, однако по своей направленности являлся прямой сублимацией социальных интенций христианства. Причем самым значительным в этом отношении внехристианским опытом реализации социальной правды христианства следует, на наш взгляд, признать опыт советского социализма, явившегося одной из вершин социальной истории человечества.

Таким образом, «постхристианский мир» выглядит таковым лишь при самом поверхностном взгляде на сегодняшнюю, зачастую, действительно, просто антихристианскую эмпирию. Внутренний же взор, видящий мир в эсхатологически-обратной перспективе, открывает в этом мире преисполненность христианским содержанием. Это противоречие отражает ту сокровенную евангельскую мысль, что «не приходит Царство Божие приметным образом» [Лк.17.20], но распространяется по земле как незримо созревающий плод [Мк.4.29]. Это говорит о том, что нынешнее состояние мира внутренне предполагает возможность нового явления христианской истории в ее более зрелой форме. Уже не в виде отстраненного от мира символического христианства, а в форме непосредственного проникновения христианской истины во все сферы человеческого бытия, как раскрытие ее преображающей силы не только на личном, но и общественно-социальном уровне – во всей боговдохновенной исторической полноте евангельского Откровения.

«В зримом умирании возрождаюсь…» – такова метафизическая логика христианской диалектики. Несмотря на очевидное торжество в мире антихристианства, христианская история мира продолжается. Христианство не может просто исчезнуть с горизонтов реальной истории, растворившись в небытии постмодернизма, или уйдя в тень истории в качестве маргинальной секты. Ибо христианство –  сама ось человеческой истории, ее альфа и омега. До конца времен оно останется активнейшим участником мировой эмпирии – до «нового неба и новой земли»… Поэтому христианство принципиально не может остановиться в истории на полпути. Нынешнее историческое «умирание христианства» может означать лишь одно: его скорое всесветлое воскресение. По крайне мере именно Россия подошла сегодня непосредственно к этому рубежу. У России просто нет иного выбора: либо уже сейчас сойти с исторической арены, либо воскреснуть в исторически новом (преображенном) христианском качестве.

Однако подобное преображение христианского мира не может произойти вдруг. Ибо оно не может произойти внешним образом как очередное провозглашение символического христианства в его каком-то уже новом тоталитарном качестве, а возможно лишь как внутреннее преображение мира – через христианское преображение человека. Другого пути к Царствию Божию не существует. Как справедливо писал Н.Бердяев, «есть один только путь к Царствию Божию, к истинной теократии, это реальное его осуществление, т.е. подлинное достижение высшей духовной жизни, просветление и преображение человека и мира. Вне реального достижения высшей духовной жизни, т.е. вне перерождения, вне нового духовного рождения никакое совершенное общество и совершенная культура недостижимы»[iv]. Только появление в мире, в его реально-бытийной социальной среде духовно преображенного, нового человека может означать преображение мира: «от смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето» [Мф.24.32].

Однако сам по себе «преображенный человек» не формирует историю и не является ее субъектом – это прерогатива общества. Поэтому выход к новой христианской истории неизбежно связан с качественным преображением общества, с христианским одухотворением самой системы социальных связей. Невозможно абсолютное совершенство социальных отношений – «рай на земле», – но, без сомнения, возможно относительное социальное совершенство, реализуемое в отдельно взятом социальном целом – в семье, общине, государстве. Определенная замкнутость социального целого позволяет аккумулировать социальное благо в форме традиции, идеологии и закона. Эти общественные механизмы есть лишь внешние регуляторы социального бытия, сам же источник, начало и содержание социального совершенства находится в онтологической истине человеческих отношений – в тайне христианской любви. Раскрытие этой тайны, источника и начала в реальных формах социальных связей есть прямой и принципиально неограниченный путь к социальному совершенству. Единственное препятствие на этом пути – греховность человеческой природы – после пришествия в мир Богочеловека перестало быть абсолютным и может быть преодолено. Ибо Иисус Христос взял на Себя грехи мира и освободил падшую природу Адама от рабства греху. Отныне человек свободен избрать путь к свету и святости: «отвратиться от зла и сотворить благо», и это открывает принципиальную возможность неограниченного совершенствования человека в его Богоподобной природе, – а значит и всей системы межчеловеческих (социальных) отношений. Поэтому говорить о невозможности построения Царствия Божия на земле и на этом основании отказываться от любых усилий в этом направлении есть забвение и отрицание Богоподобного статуса человека, умаление исторического значения христианского Откровения. «Новое небо и новая земля» – есть цель христианской истории и только в движении к этой цели сама христианская история имеет смысл.

Поэтому задача о подлинном «христианском государстве» есть насущная задача и потребность христианской истории. Ибо только в христианском государстве как замкнутом социальном пространстве может аккумулироваться христиански обоснованное (истинное) социальное благо – как первичное основание «новой земли». В конечном итоге, то ожидаемое свидетельство истины православия перед всеми народами, о котором единодушно говорили многие святые, невозможно иначе, как свидетельством истины самой христианской жизнью, т.е. реальным воплощением христианства в зримых формах общественного бытия. Ибо сама Церковь, в силу своей неотмирной природы, не может явиться прямым свидетельством миру, но лишь опосредованно – через «плод»(!), через раскрытие существа православия в реальности эмпирического мира, как явления истинно христианского социально-общественного бытия: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» [Ио.13.35]. Не случайно все пророчества о свидетельстве истины православия «в конце времен» связываются с Россией – как государственной формой осуществления христианской истины в реальной истории.

Если посмотреть в этом эсхатологическом контексте на русскую историю, на масштабность ее мессианских исторических заданий, то никакие жертвы и трагические этапы ее судьбы не покажутся чрезмерными или лишенными смысла – ибо все они оправданы… Наоборот, все это есть прямое следствие устремленности русской истории к конечному исполнению христианского идеала, поиск и утверждение в своих государственно-исторических формах возможного предела социального совершенства. Прот. А.Шмеман определил существо Русской идеи как «синтез эсхатологии и истории», как «вторичное включение мира сего, его энергии, творчества и культуры, в перспективу Царства Божьего»[v]. Этот духовно-исторический максимализм и определяет интенсивность русской истории – лишь в эсхатологической перспективе раскрывается ее смысл.

Может показаться, что метаисторическая устремленность Русской идеи к Царству Божьему в силу трансцендентности последнего относительно реальной истории есть «мессианский соблазн» русской истории, перманентно влекущий ее за историческим миражем. Но это далеко не так. Царство Божие трансцендентно «этому миру» как духовная реальность, но оно имманентно присутствует в нем как реальность христианской веры. «Царствие Божие внутрь вас есть» [Лк.17.21]. Через человека, открывающего в своей христианской душе «мир Божий», Царство Божие проникает в этот мир, имманентно присутствует в нем, и, в меру своего присутствия – преображает его, возвращает к первозданной Божественной гармонии, где тень греха тает в освещенном Христовым светом преображенном бытии. Через откровение Христа, через снисхождение Бога в мирскую плоть, Царство Божие стало присуще миру, и этот факт уже никто не в силах отменить. И Царство это явилось в мир не только для того, чтобы обличить мир в его грехе, и не просто для того, чтобы засвидетельствовать, что Истина есть, но чтобы спасти этот мир, преобразить его ветхую, искаженную грехом природу. Поэтому осуществление Царствия Божия, всемерное раскрытие его в феноменальном мире – есть задача и цель христианской истории. Конечное торжество Царствия находится там, за метаисторическим горизонтом, но историческое становление его находится здесь – по эту сторону эсхатологической границы.

Это довольно странно, но, кажется, христиане «последних времен» как-то совершенно утратили прямой оптимистический смысл молитвы Господней – главной своей надежды: «да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе» [Мф.6.10]. Ведь слова эти исходят не от человека, но от Бога(!) – что делает эту эсхатологическую надежду утверждением. Только подобное оптимистически-ясное предвосхищение грядущего Царства способно вернуть христианству утраченную историческую актуальность, ибо «какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет» [Мк.4.24].

Позитивный историософский подход к христианской эсхатологии неизбежно приводит к богословски открытой экклезиологической проблеме хилиазма (вопросу о тысячелетнем царстве Христа), несколько приоткрывая завесу тайны над последними судьбами мира. Так, прот.С.Булгаков, посвятивший этому вопросу отдельную работу[vi], говорит об особом Богочеловеческом синергизме заключительного этапа христианской истории: «…воцарение со Христом предполагает уже не только усилия противоборства злу, но и торжества добра. Это есть положительное строительство Царства Христова на земле, которое приуготовляет воцарение Христово во Втором Его пришествии. Таким образом, здесь содержится в высшей степени важная догматическая мысль о богочеловеческом синергизме в применении к последним судьбам мира и воцарении Христова, согласно проявлению двух воль и энергий, божеской и человеческой. Это воцарение является делом не только Божественным, но и человеческим, и не только через соединение двух природ и двух воль в Богочеловеке самом, но и в собственном существовании человеческого естества. Вся земная история человечества… есть такое синергическое уготовление Царствия Христова и Его нового пришествия в мир. Тысячелетнее же Царство Его есть одно из заключительных звеньев в этом уготовлении, если еще не последняя, то уже предпоследняя ее страница»[vii]. Поэтому молитва-призыв «ей, гряди, Господи Иисусе!» [Откр.22.20], звучащая основной оптимистической доминантой книги Апокалипсиса, по выражению С.Булгакова, «хилиастична, а не эсхатологична» [6.С.270] и поэтому имеет под собой реальный духовно-исторический смысл. Это же относится и к заключительной молитве Откровения «приди!» [Откр.22.17], которая «остается неуслышанной и доныне. Однако она должна быть услышана, а однажды услышанная – стать не только предметом особенного молитвенного внимания, но и новой духовной ориентировки. Речь идет не больше и не меньше, как о новом (а вместе и изначальном) чувстве жизни, которое должно возродиться в христианстве, и это должно явиться духовным и молитвенным переворотом в жизни Церкви, не внешним, но внутренним. …Надвигается новая эпоха в жизни Церкви. Что это означает в свете настоящего и грядущего, нам знать не дано. Однако мы должны научиться мыслить и чувствовать эсхатологически»[viii].

И здесь мы подходим к одному из принципиальных (и парадоксальных) вопросов христианской эсхатологии, имеющему самое непосредственное отношение к сегодняшней исторической действительности. Дело в том, что христианская эсхатология зримо раскрывается в эмпирической истории не столько своей светлой, христианской стороной – как все более ясное предощущение в мире Христа грядущего, сколько своей темной стороной – как конечное (и в то же время мнимое) торжество в мире антихристианства. Без этого аспекта христианской эсхатологии, отражающего присутствие и генезис в мире реального зла, познание смысла христианской истории (равно как и самой христианской Истины) не может быть адекватным, – поскольку не познав, что такое тьма, мы не можем познать, что такое свет.

Речь идет о принципиальном метафизическом конфликте библейской истории – противостоянии иудаизма и христианства, составляющего главный религиозно-диалектический потенциал человеческой истории, от разрешения которого и зависят последние судьбы мира. Суть этого конфликта в религиозно-метафизической полярности мессианских ожиданий иудаизма и христианства, исторически сходящихся, тем не менее, у одной эсхатологической черты. Современный ортодоксальный иудаизм, как и две тысячи лет назад упорно отказываясь признать в распятом Христе Богооткровенного Спасителя мира, по-прежнему ожидает иного (своего) мессию – «спасителя и избавителя Израиля», который с христианской точки зрения есть не кто иной, как антихрист. Принципиальная религиозная неразрешимость и неустранимость этого иудео-христианского противостояния придает особую цивилизационную напряженность и драматизм последним временам христианской истории, все более остро наполняя собой ее духовно-идеологическое содержание. Фактор «еврейского вопроса» не устраним до конца времен из христианской истории, но, наоборот, по мере приближения эсхатологических сроков, значение этого фактора будет лишь возрастать и достигнет своего апогея в заключительном акте противостояния Христа и антихриста. Такова религиозная драматургия человеческой истории.

Иудаизм как таковой, как ветхозаветная библейская традиция еврейского народа имел в себе действительно Богооткровенное содержание лишь в контексте евангельского Откровения – как приуготовление пришествия в мир Богочеловека Иисуса Христа. На этом две тысячи лет назад библейский иудаизм исчерпал свое объективное позитивно-религиозное значение. Все, что существует в рамках иудаизма после явления Христа (талмудический иудаизм) есть сознательное антихристианство и Богопротивление – как приуготовление пришествия в мир антихриста. Богоизбранность еврейского народа через отвержение им истинного Мессии, обернулась историческим проклятием еврейства, сделав его непосредственным носителем метафизического антихристианства и орудием «тайны беззакония» [2.Фес.2]. Богоизбранность еврейства сохранилась и здесь, но уже в своем обратном, негативном смысле. Все более нарастающее и все более откровенное торжество в современном мире антихристианства, идеологически олицетворяемого мировым еврейством, говорит о том, что мир вступил в заключительную эсхатологическую фазу своей истории.

Тем не менее, в тайнах промысла Божьего все имеет свой смысл. В рамках земной незавершенной истории противостояние иудаизма и христианства не абсолютно, но относительно. Библейская история едина и ее внутренний конфликт имеет свое метаисторическое разрешение и оправдание. Особая специфика (единство и противоположность) иудео-христианских мессианских ожиданий, определяющая собой качественное отличие соответствующих мировоззренческих установок, состоит в том, что новозаветная традиция понимает Царство Божие в первую очередь, как царство Небесное, – как качественно иное, духовное бытие вне рамок «этого мира»; ветхозаветное же понимание, впитанное иудеями со времен Моисея, ожидает Царство Божие – как царство Израиля в сугубо земном контексте «мира сего». Исторически разрешить эту метафизическую дилемму и призвана христианская эсхатология через преображение этого мира в мир «новый» – «новое небо и новую землю», где небесные и земные аспекты Царствия Божия образуют новое, исцеленное от греха, единство. Такова религиозно-историческая диалектика библейского спасения мира и она, видимо, не могла быть иной… Жесткий мир ветхозаветного Израиля, замкнутый на свою «богоизбранную» национальную исключительность, принципиально не мог вместить всей полноты вселенской, общечеловеческой миссии Христа как Спасителя мира: в земных границах царства Израиля не вмещалось царство Небесное… Лишь новозаветное Откровение, раскрывающее тайну Царства Божьего как Бого-человеческое царство, которое «внутри вас есть», способно привнести его в реальную жизнь и историю человечества, чтобы реально преобразить ее. Последнее, в то же время, предполагает и конечное обращение ко Христу иудеев («ожесточение» которых произошло лишь «от части, до времени» [Рим.11.25-26]), – как осознание ими глубочайшей Богооткровенной правды христианской Истины, как разрешение и исчерпание трагического («слишком человеческого») недоразумения единой иудео-христианской истории.

Однако, повторимся, до эсхатологического рубежа историческое противостояние иудаизма и христианства не является лишь условно-метафизическим (или толерантно-религиозным), но имеет очень жесткую эмпирическую проекцию. Ибо за иудаизмом стоит сам противник Божий – «князь мира сего», – который, распаляясь в своей неуемной гордыне, намерен утверждать свою древнюю власть над миром в предельно откровенных формах. Поэтому трагизм апокалипсиса неизбежен. Речь идет о принципиально разных картинах мира и никакой «консенсус» на конечной границе выбора невозможен. Этот выбор – сверхчеловеческая и сверхисторическая задача: конечная судьба мира будет решаться на небесах как последняя битва Небесного воинства во главе с архангелом Михаилом, с противником Божиим Диаволом, но и христианское человечество не сможет остаться в этой битве безучастным… Наоборот, от того, насколько крепка будет христианская вера во мраке апокалиптической ночи, напрямую зависит ее продолжительность – ибо «ради избранных сократятся те дни…» [Мф.24.22].

В этой связи особо важным для рассматриваемой в данной работе темы представляется упоминаемый в Откровении Иоанна Богослова «стан святых, и город возлюбленный» [Откр.20.8], в котором можно увидеть некое последнее государственное образование истории, сопротивляющееся Антихристу и сохраняющего, подобно ноеву ковчегу истины христианства для жизни будущего века… В то же время, существуют многочисленные пророчества о восстановлении православной России перед концом времен во свидетельство истины христианства апостасийному миру. Осуществление того и другого в рамках духовно преображенной русской цивилизации и является главной духовно-эсхатологической миссией России – Русской идеей на последнем этапе христианской истории.

 

 

Глобализм как «конец истории»

 

В эмпирической реальности человеческой истории библейское добро и зло – «пшеница и плевелы» – призваны и обречены сосуществовать совместно как два, до конца не верифицируемые, полюса человеческой природы. Непрерывно переплетаясь, перемешиваясь, но никогда внутренне не сливаясь в форме некоего толерантного синтеза, эти два начала образуют в истории два незримых духовно-цивилизационных потока, которые в процессе постепенного цивилизационного самоопределения лишь к концу истории смогут полностью проявить свою истинную сущность. Только в конце истории может состояться глобальный Богочеловеческий выбор: «…и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою» [Мф.13.30].

Другими словами, к концу истории должна наблюдаться поляризация духовно-цивилизационного пространства как постепенное (и неизбежное) нарастание предгрозового эсхатологического потенциала человеческой истории. Глобализация как подведение общих цивилизационных итогов человечества предельно актуализирует и обостряет эти дотоле исторически неопределенные процессы. Отсюда неведомые ранее теории «войны цивилизаций», проблемы «международного терроризма», обострение религиозного фундаментализма – все это признаки начавшейся глобальной цивилизационной поляризации мира: кто не с нами – тот против нас.

Применительно к России эта тенденция проявляет себя особенно зримо. И отнюдь не в форме исторически-локального «чеченского фактора» или популистской проблемы повышения международной конкурентоспособности, провозглашенной чуть ли не смыслом национальной идеи, а в форме того сознательного духовно-стратегического идеологического выбора, который Россия сделала еще в начале XX века. Весь XX век (впервые в истории!) прошел под знаком глобального цивилизационного противостояния двух социально-экономических (а по существу – духовно-нравственных) систем: капитализма – в его заключительной империалистической стадии и социализма – как этически нового типа общественных отношений. И это не просто очередной всплеск древнего геополитического противоборства между Западом и Востоком, а самое прямое свидетельство начавшейся духовно-цивилизационной поляризации мира. Христианское существо социализма и противоположное ему антихристианское начало капитализма впервые непосредственно противостали друг другу в качестве реальной цивилизационной альтернативы. И отнюдь не случайно, что геополитически это стратегическое противостояние олицетворялось противоборством двух сверхдержав, СССР и США: России – исторической носительницы Православия, и Америки – духовно основанной на тайном «сожительстве» иудаизма и протестантизма (религиозных антиподов Православия), породивших собой систему современного неолиберализма. Так, еще до появления самого понятия глобализации проявили и зримо обозначили себя духовные полюса глобального мира.

Факт исторического крушения Советской России, а с ней и всей мировой системы социализма в его первичном марксистско-ленинском варианте, отнюдь не отменяет эту глубокую духовную геостратегическую диспозицию, но лишь переводит ее на более отчетливый, религиозно-фундаментальный цивилизационный уровень. Времена «холодной войны» и гонки вооружений ушли в прошлое, но Россия, несмотря на видимую государственно-экономическую беспомощность, по-прежнему сохраняет свой альтернативный цивилизационный статус и остается потенциальным полюсом иной модели глобализации, – почему и подвергается дальнейшему беспрецедентному, внешне ничем не мотивированному, геополитическому давлению со стороны НАТО и США. Нет никакого сомнения, что это многоплановое стратегическое давление будет целенаправленно нарастать вплоть до стремления к полной «стерилизации» России как субъекта мировой истории – слишком велики ставки на последнем ее этапе.

Победа Запада в «холодной войне» предопределила нынешний облик глобализационных процессов как глобализацию по-американски. Что за этим стоит и каков внутренний духовно-цивилизационный смысл новой картины мира?

Прежде всего, глобализм бросает вызов важнейшим атрибутам традиционного общества как базовым формам человеческой самоорганизации: национально-государственной автономности, национально-культурной самобытности, духовно-идеологической самодостаточности, государственно-политическому суверенитету, территориальной целостности и т.д. Новая цивилизация предполагает глобальную унификацию всех этих традиционно-исторических форм общественного бытия под эгидой тотального информационно-экономического детерминизма, на волне технического прогресса, отменяющего собой архаичные условности прошлого. Может показаться, что это вполне объективный, исторически и цивилизационно неизбежный процесс как выход на более упрощенный (духовно и экономически прогрессивный) уровень человеческой самоорганизации; однако при внимательном рассмотрении оказывается ничем иным, как глубокой пред-эсхатологической патологией, в основе которой – кризис цивилизационной онтологии.

Так, все нынешние глобализационные процессы идут под эгидой американизма, т.е. того государства, которое само по себе, по форме образования, изначально было совершенно лишено каких бы то ни было онтологических смыслов. Америка – «страна свободы» – исторически образовалась как чисто прагматичное, утилитарное сообщество оторвавшихся от своих национально-культурных корней предпринимателей, съехавшихся со всего света на поклонение «золотому тельцу». Это чистая эклектика (пена) человеческой цивилизации. Кроме смысла индивидуального обогащения и юридически вытекающих отсюда «прав человека», в основании этого общества по существу ничего не было. Подобная вне-онтологическая самоорганизация общества есть в качественном отношении «злокачественная опухоль» на теле цивилизации, и именно поэтому она представляет непосредственную угрозу ее дальнейшему развитию. Парадигма не знающего ограничений индивидуального обогащения под формальной защитой соответствующей конституции, ставшая национальной идеей Америки, уже сама по себе предполагает широкую транснациональную экспансию – потенциально весь мир попадает в зону «американских национальных интересов». Формирование идеологии либерализма и демократии на фоне работорговли и тотального уничтожения индейцев есть родовая (и роковая) цивилизационная двусмысленность американизма, полностью предопределяющая собой ложь и патологию нынешних глобализационных процессов.

«Глобализация по-американски, – пишет А.Панарин, – на деле означает американскую национализацию ресурсов всего мира, отданных на откуп американской алчности. Подлинная глобализация означала бы перевод всех государств мира, в том числе и США, в более сложное пространство, образуемое на основе совместного творчества всех мировых культур и цивилизаций. Здесь же мы имеем дело не с усложнением, а с редукцией: сведением былого разнообразия к духовно-обезличенным стандартам американизма. Новая американская игра с миром – это националистическая игра с нулевой суммой: чем больше заполучит Америка, тем беднее и бесправнее станет остальной мир. Дурная «диалектика» американской глобализации состоит в том, что здесь особое, националистически американское стремится выдать себя за всеобщее (глобальное), а все, сюда не укладывающееся, объявляется агрессивным традиционализмом, подлежащим искоренению»[ix]. Здесь американская идеологическая экспансия входит в глубочайшее цивилизационное противоречие с традиционными смыслами (логосами) народов мира (укорененных, в первую очередь, в традиционных религиях), объявляя им войну как не отвечающим идеалам свободы и демократии, ставя стратегическую задачу привести все многообразное содержание национальных смыслов к абстрактному знаменателю «общечеловеческих ценностей». И это не есть война цивилизаций – это война с цивилизациями, где американский неолиберализм объявил тотальную войну ценностям традиционного общества, где онтологически бесцветное (безнациональное) сообщество потребителей гипертрофировало свои эгоистические аппетиты до глобальных масштабов.

Часто прошлой советской идеологии ставят в вину политику интернационализма как якобы ведущую к отрицанию и смешению наций. Однако при всех «пролетарских» перегибах интернационализм все же безусловно подразумевал сохранение многонационального мира, и он ни в какое сравнение не идет с той принципиально антинациональной реальностью, которую несет с собой бездушная волна «общечеловеческой» глобализации. Веками существовавший традиционный мир под ее воздействием отрывается от своих глубинных (логосных) оснований, бытие наций обессмысливается, теряет свой смысл и сама история. Поэтому новая парадигма мироустройства (по-американски) при всей своей внешней информационно-технологической и экономической убедительности, будучи полностью лишенной каких бы то ни было религиозно-онтологических предпосылок – не имеет цивилизационно-исторической перспективы. В этом смысле она антиисторична, асоциальна, волюнтаристична и античеловечна. Это онтологический тупик человеческой цивилизации.

Не случайно Ф.Фукуяма двусмысленно гордо именовал новую систему миропорядка «концом истории», в ней действительно исчезает смысл и содержание традиционной истории как диалектическое развитие и самоопределение ее культурно-автономных цивилизационных субъектов. Подразумевается, что идейные искания человечества закончились, и окончательно-универсальная модель человеческой цивилизации найдена. Хотя, при внимательном рассмотрении, данное решение общей цивилизационной задачи человечества есть лишь ее прагматичное редуцирование, т.е. уклонение от высших духовно-религиозных заданий истории в сторону эмпирически упрощенного, секулярно-выхолощенного экономического материализма банального потребления. Это есть не вершина цивилизации, а форма ее разложения и деградации. Как отмечает М.Гельвановский, под действием идей неолиберального экономизма в мире идет интенсивный процесс социально-культурной инверсии, в корне переворачивающий систему жизненных ценностей традиционного общества: «Если в предшествующий период человеческой истории в центре национальных социальных систем находилось духовное ядро, оберегаемое политической и военной системами, а экономика была средством поддержания их жизнеспособности, то сегодня мы наблюдаем почти повсеместный процесс инверсии социальных систем, когда экономика в виде императива становится доминантой социального развития, целью этого развития, превращая современное общество в арену погони за прибылью и потребительской гонки, разрушающей традиционные устои семьи, местной общины, вековые социальные структуры народов и государств. Разрушая традиционные структурные социальные конструкции и связывающие их человеческие отношения, экономизм как бы расщепляет живую ткань общественного организма со всеми его особенностями в некую атомизированную однородную массу, подчиняющуюся так называемым законам рынка, создавая новую шкалу ценностей – потребительских ценностей взамен человеческих ценностей высшего порядка, требующих от человека самоотдачи, внутреннего душевного и духовного напряжения, – сострадания, милосердия, жертвенности, т.е. по сути того главного, что мы находим прежде всего в христианстве»[x]. В этой связи можно говорить о глобальной идеологической революции, переворачивающей традиционные системы социальных и международных связей на основе диктатуры победившего западного капитализма. Причем, как подчеркивает В.Шевченко, эта революция осуществляется «сверху» и носит превентивный, упреждающий характер: «ее цель – создание не взаимосвязанного и взаимозависимого мира, а мира зависимого и управляемого из одного центра»[xi].

Последний акцент вскрывает особое, остающееся глубоко не проявленным, измерение нынешней модели глобализации, связанной с идеологической идентификацией ее подлинных вдохновителей. Для понимания духовного качества современной глобальной революции необходимо осознание того, что феномен глобализма не ограничивается одной лишь логикой макроэкономической самоорганизации мира: не один лишь обезличенный экономизм сам по себе является генератором глобализационных процессов (на чем так часто останавливается антиглобалистская аналитика), у них есть и своя «религиозная онтология». За финансово-экономическим диктатом МВФ, Всемирного банка и других подобных структур глобального экономического регулирования просматривается вполне определенный идеологический субъект мировой истории, для которого экономическая власть над миром – лишь механизм осуществления глобальной политической власти. Глобализация как «проект» есть в этом смысле не просто утилитарная экономическая задача о прибыли, якобы естественно структурирующая глобализационные процессы, а, главным образом, политическая задача о власти, как переподчинение свободных цивилизационных процессов (в их национальной, культурной, политической и социальной динамике) универсальной геополитической матрице «господства и подчинения», идеологически предопределенной еще талмудической логикой сионских мудрецов. При всей объективности мировых интеграционных процессов глобализация в ее современном, откровенно форсированном виде, есть не что иное как метод организации глобального господства элитарных кругов избранной нации, потенциально устремленной к этой цели со времен становления своего национального самосознания. Именно в такой религиозно-детерминированной связке облик нынешней глобализации приобретает свой идеологически законченный образ.

Данный тезис кому-то может показаться слишком спорным, надуманным и ненаучным: каким образом относительно незначительная в процентном отношении и безнадежно разрозненная по всему миру еврейская диаспора способна осуществлять подобный глобально-исторический проект? Однако любому мало-мальски не поверхностно знакомому с библейской традицией и признающему, что вся человеческая история как минимум двух последних тысячелетий разворачивается в контексте этой традиции (как христианская история человечества), данное, даже гипотетическое допущение, не покажется странным. Наоборот, вся логика библейского понимания истории, и главным образом ее финальная эсхатологическая трактовка, говорит о том, что подобное завершение человеческой истории духовно и идеологически неизбежно: антихрист как олицетворение еврейско-иудейских обетований (как царь иудейский), придет «на малое время» к власти над миром. При этом антихрист – это не просто некое частное лицо, единолично явившееся невесть откуда и подчинившее себе всех и вся, это олицетворение глобального идеологического торжества антихристианства как явления мировой истории, духовно-историческим носителем которого со времен голгофской трагедии было (и остается) иудействующее еврейство. Ожидаемый евреями мессия (Мошиах), должный исторически утвердить их «богоизбранное» господство и ожидаемый христианами Антихрист – это одно лицо! Такова логика библейского видения человеческой истории, такова и ее эмпирическая проекция в конкретных политических, идеологических, экономических и духовных формах современной глобализации. То и другое удивительным образом соответствует друг другу. Не видеть этого – значит не понимать истинный масштаб происходящих ныне событий.

Еврейство не пассивная, а в высшей степени активная историческая сила, и в нынешней глобализации она играет роль отнюдь не стороннего наблюдателя, а роль ведущего идеологического игрока, больше всех заинтересованного (в силу своих религиозных, экономических и культурно-психологических установок) в становлении новой системы миропорядка. В наше время это уже достаточно очевидная истина. Как замечает А.Панарин, «никто не может игнорировать того факта, что новая либеральная революция глобалистов нашла своих непримиримых идеологов и партизан в лице активного еврейского меньшинства. Для этого меньшинства почти все экстравагантности современного глобализма выглядели привычными – вписывающимися в традицию еврейской диаспоры, которая в течение многих сотен лет живет в особом пограничном пространстве и исповедует пограничные ценности. Весь набор признаков: дистанцированность от туземного большинства, тяготение к неподконтрольным практикам, тайная эзоповская мораль и тайная глобальная солидарность перемигивающихся за спиной «непосвященных», наконец, настойчивое стремление находить опору и подстраховку извне – все это обеспечивает завидное единство традиционной психологии еврейского меньшинства с психологией новейшего глобализма»[xii]. …И это только внешние национально-психологические предпосылки. Фундаментальное же самосознание евреев (талмудический иудаизм), составляющее внутреннее ядро еврейской национальной идеи, осуществляет реализацию данного проекта в истории в высшей степени сознательно и последовательно. В лице глобализации как объективного процесса геополитической интеграции фундаментальное еврейство видит самый прямой путь к своему мессианскому предназначению – управлению миром на правах единственного богоизбранного народа. Именно эта сакральная идея «ветхозаветного обетования» является главным идеологическим подтекстом идеи однополярного мира. Иудаизм не был бы самим собой, если бы допускал возможность какого-то иного идеологического доминирования на заключительной стадии самоорганизации мира. Именно потому, что еврейская ставка сделана всерьез и идеологически фундаментально процессы глобализации идут по самому интенсивному и жесткому сценарию, не допускающему каких-либо «естественно-исторических» проволочек. Здесь еврейская деловитость проступает в своих самых масштабных глобально-исторических проявлениях, вполне адекватных ветхозаветной иудейской парадигме.

И в этом нет ничего сверхестественного… Это всего лишь практическая реализация новой модели мира. Сам термин «однополярный мир» подразумевает организацию системы мировых отношений по принципу «пирамиды» (и соответствующей иерархии) как единую соподчиненность элементов системы некой «вершине», осуществляющей чье-то безраздельное господство в управлении миром. То есть фактически предполагается реорганизация мира по принципу глобальной империи, где некая транснациональная элита осуществляет единоличную власть от лица универсальной «общечеловеческой» идеологии, определяющей раз и на всегда статус-кво каждого из элементов системы. При этом жесткое (оно же естественное) глобальное финансово-экономическое регулирование располагает элементы таким образом, что абсолютное бедное большинство образует основание пирамиды, а богатое меньшинство (отнюдь не «золотой миллиард») – ее вершину. Уже сейчас мы наблюдаем повсеместную переориентацию мировых национальных элит на включение в эту мировую иерархию в качестве системных элементов, осознающих свою полную иерархическую соподчиненность вышестоящим глобальным (наднациональным) управляющим. Поэтому любая элита или национальный лидер, отказывающийся становиться элементом системы (т.е. отказывающийся предавать национальные интересы ради интересов хозяев мира), автоматически объявляется изгоем мирового сообщества – последним диктатором, осью зла, пособником международного терроризма, тоталитаризма, фундаментализма… и т.д.

Об этом принципиально новом явлении геополитики убедительно пишет А.Панарин: «…Теперь, в эпоху глобализма, быть элитой означает, собственно, членство в неком тайном интернационале, никак не связанном с местными национальными интересами. Современные элиты представляют собой нечто вроде замкнутого международного клуба со своей корпоративной этикой, ничего общего не имеющей с обычной гражданской и политической этикой, обязывающей служить своей стране, своему народу и государству. И поскольку народам это вряд ли может понравиться, то идеология современного глобализма неизбежно включает некий скрытый подтекст, некую эзотерику, чем-то напоминающую учение прежних гностических сект. Глобальный гнозис имеет двойное дно. Внешняя сторона его отражает все прежние штампы эпохи модерна – прогресс, всеобщее благоденствие, права человека. Внутренняя, выражаемая тайным языком элиты, понятным только посвященным, будучи раскрытой, способна вызвать настоящее смятение сознания…»[xiii]. Именно последнее обстоятельство является одним из существенных барьеров, мешающим открытому интеллектуальному осмыслению феномена глобализма в его темной антихристианской сущности. Однако если мы хотим адекватно ориентироваться в геополитической реальности, то пора взглянуть правде в глаза (назвав вещи своими именами!), а не довольствоваться «штампами модерна», угодливо предоставляемыми профанному большинству тотально системными СМИ.

В целом, подводя итог, можно сказать, что феномен глобализма имеет очень сложный, многоплановый цивилизационный генезис, включающий как объективные, так и субъективные предпосылки. Однако на передний план геополитики ныне выходит именно второй, субъективный образ глобализации, по форме осуществляемый как «проект» через совместные усилия демократического мирового сообщества. Именно этот «проект» вызывает наибольшую обеспокоенность и подозрение у рядовых участников процесса. И, как было показано выше, неспроста. Под предлогом демократизации мира происходит переформатирование свободных культурно-цивилизационных процессов в направлении искусственно сверстанной «онтологии универсализма», подрывающей фундаментальные основы традиционного мира. Мир фактически переподчиняется некой неопределенной закулисной силе, устанавливающей для мира новые правила игры с заранее предсказуемым результатом. По методологии это очень напоминает приватизацию начала 90-х – только в глобальных масштабах… Духовным вдохновителем (и финансовым спонсором) «проекта века» является еврейский иудаизм, однако непосредственным лицом и исполнителем – американизм, как идеология, метод и инструмент построения нового миропорядка. И в этом есть своя цивилизационная диалектика.

По мысли А.Панарина, современное «великое учение» глобализма основано на «трех источниках»[xiv] – иудаизме, протестантизме и американизме. По своему генезису это есть особый цивилизационный синтез, имеющий глубокую методологическую цельность: иудаизм несет на себе невидимое сакральное содержание глобализма, обеспечивая ему, так сказать, онтологическую легитимность; протестантизм в форме либерализма обеспечивает идеологическую поддержку глобализации в виде всеобщего поклонения духу капитализма; и американизм осуществляет реальную политическую (в том числе – военную) практику глобальной экспансии.

Все три составляющие глобализма органично связаны и взаимозависимы, что и позволяет говорить о синтезе, а не просто о взаимовыгодном сотрудничестве: одно здесь определяет и переходит в другое, образуя целостный образ цивилизации «последнего времени». Сакральная воля к власти иудаизма в лице тоталитарной экспансии американизма впервые за долгие тысячелетия обретает реальную «плоть и кровь» для глобальной реализации талмудических обетований сионизма. Протестантизм как крайний предел христианской апостасии совершенно естественно смыкается с христианским антиподом – иудаизмом, образуя универсальную идеологическую среду неолиберального капитализма как сублимированную форму антихристианства. Воплощение этой идеологии в рамках американской государственности (американизм) и ее уверенное самоутверждение в масштабах мира знаменует конечную стадию апостасии как утрату «соли» исторического христианства, что само по себе означает вступление мира в апокалиптическую фазу истории! На арену истории в качестве актуального игрока, покинув духовно-историческое (и метафизическое) подполье, в полный рост выходит иудаизм, претендующий переустроить «постхристиаский» мир по своим жестким ветхозаветным законам. Американизм как слепое орудие этой силы, на глазах превращаясь в новую форму расизма, призван осуществить всю грязную механическую работу по «зачистке» мирового пространства от любого иного (неиудейского) религиозно-идеологического фундаментализма. Такова реальная идеологическая подкладка нынешней глобализации.

Единственной духовно-мировоззренческой силой, до конца понимающей всю метафизическую глубину и эмпирическую откровенность этого процесса и способной обличить антихристианскую сущность нового мирового порядка является православие. Не случайно после развала СССР З.Бжезинский обозначил именно православие как «врага №1» современного глобализма. С любых иных точек зрения: светской (геополитической, экономической, этнографической, исторической, националистической, научной…) или религиозной (католической, протестантской, буддийской, мусульманской, языческой…) данная мировая тенденция (глобализация по-американски) не может быть оценена адекватно в своем подлинном эсхатологическом масштабе – ее основная духовно-религиозная оппозиция остается за рамками рассмотрения. Лишь православный дискурс открывает в глобализации кульминацию «тайны беззакония» как решающую стадию исторического противостояния христианской истины и антихристианских сил мира. Только православие, подобно старцу Иоанну (из повести В.Соловьева «Три разговора»), перед лицом изумленного мира сможет воскликнуть: «…Братушки – так это ж Антихрист!..» Ибо только православие, сохранившее в себе Истину апостольского христианства, способно распознать имя и личину той темной метафизической лжи, что стоит за «светлым образом» американской глобализации с ее защитой демократии, борьбой с международным терроризмом, исламским фундаментализмом, религиозным экстремизмом и тому подобными угрозами нашей эпохи. Именно поэтому на Россию, как живую носительницу православия, направлена интенсивная тактическая и стратегическая агрессия американского неоимпериализма. Здесь хранится непобедимый идеологический противник иудаизма – христианская Истина.

Данная стратегическая религиозно-идеологическая диспозиция накладывает на Россию исключительную цивилизационно-историческую ответственность – необходимость сохранения и развития в лоне национального бытия истинных начал христианской цивилизации. Кроме России осуществить эту миссию в мире некому, лишь Россия способна вступить в адекватное цивилизационное противостояние с миром апостасийного зла. При этом надо отдавать себе отчет в том, что новая биполярность мира это не предмет условно-юридического международного договора, а прямое следствие метафизического противостояния онтологически различных цивилизационных проектов. Лишь всячески утверждая собственную цивилизационную идентичность (Русскую идею), Россия способна стать активным субъектом заключительной фазы истории. Сущность же Русской идеи – в осуществлении на земле христианской правды, в реализации принципиально новых общественно-государственных форм социального христианства. В условиях критической безысходности цивилизационного кризиса глобального мира данный прорыв в духовно-идеологическом самосознании человечества становится реальной христианской альтернативой «концу истории».

С другой стороны, у России просто нет шансов в истории, кроме как создавать альтернативную цивилизацию. Участие в современном варианте глобализации даже в качестве равного партнера в лучшем случае продлит существование России как государства до рубежей крушения этого «нового Вавилона» человеческой истории; а в худшем – приведет к исчезновению России как субъекта истории уже в самое ближайшее время, т.к. то русло, в которое направляют нас внутренние и внешние управляющие есть безысходный исторический тупик. Для русской цивилизации оказаться в качестве глобального сырьевого придатка Запада – самый печальный и унизительный финал, который только можно представить. Поэтому либо Россия сохранит свое истинное духовно-христианское историческое лицо и найдет для этого соответствующие формы национально-государственной независимости, либо будет смята неумолимой логикой глобализации. Современные геополитические реалии таковы, что мир становится тотально управляемым, эпоха естественно-исторического развития закончилась. Мир переформатируется в соответствии с масштабными проектами новых мировых «архитекторов» (Югославия, Афганистан, Ирак тому очевидные свидетельства). Надеяться в этих условиях на историческое «авось», что нас это как-нибудь обойдет стороной, и мы тихо сможем сохраниться в качестве субъекта геополитики только благодаря инерции своей предыдущей истории или величины территории, в крайней степени наивно. Правящие ныне миром жесткие геополитические прагматики лишены каких бы то ни было исторических сантиментов – скидок на величие исторического прошлого никому не будет. Более того, именно Россия, проявившая в своей истории зачатки альтернативной цивилизации (социализма в первую очередь), предопределила тем самым свой геополитический приговор («в расход», по Бжезинскому) – никакой альтернативы новому мировому порядку быть не должно. Это худший вариант… Однако трезвый анализ свидетельствует, что именно он реализуется в современной России: демонтаж государства и армии, промышленности и культуры, деморализация общества, катастрофическая демография, и никаких мобилизационных действий по остановке этих губительных процессов! Наоборот, параллельно предельно интенсивный экспорт сырья (газа, нефти, леса, электроэнергии) – это все, что нужно Западу от России[xv].

В последнее время мы как-то уже привыкли к этой «схеме развития», считая ее чуть ли не исторически объективной, забывая, что Россия сама по себе не делала этого «исторического выбора», он был лукаво навязан ей кучкой национальных предателей – «пятой колонной» агентов глобализации под шумок крушения советского коммунизма. Этот выбор есть вопиющая ложь современной русской истории, и на фундаменте этой лжи невозможно построить мало-мальски надежное историческое будущее!

Как тут не вспомнить слова митр. Агафангела, сказанные им на VIII Всемирном Русском Соборе: «Почему-то стало общепринятым не называть вещи своими именами. В смутное время XVII века летописец писал, что люди «измалодушествовались». В наше же время надо сказать, что люди изолгались. Правда и ложь, честь и бесчестие, вера и лицемерие, верность и предательство преднамеренно смешиваются и подмениваются для того, чтобы духовно оглушить и ослепить людей, вызвать в их душах замешательство, растерянность и беспомощность, подмять заблудших и обессиленных под чужую власть. Сегодня, в эпоху величайшей смуты и мнимого торжества лжи, мы обязаны хранить чувство правды как зеницу ока и требовать от себя и от людей права на правду. Ибо без чувства правды мы не узнаем лжеца, а без права на правду мы потеряем всякую истину, всякое убеждение, всякое доказательство и все священное в жизни.

Главная задача православия – свидетельство истины, а историческая миссия России перед всем православным миром и перед всем человечеством вообще состоит в свидетельстве истины и стоянии в ней. Этого от нас требует Бог. Этого от нас ждут люди. И горе нам, если мы побоимся обличать ложь и не будем благовествовать истину»[xvi].

Но чтобы преодолеть инерцию тотальной лжи мировой апостасии, вырваться из трясины исторической данности глобализации от государства и общества требуется особое нравственно-волевое усилие. Необходима новая духовно-историческая мобилизация нации на основе твердой решимости отстоять свое право на историческую независимость, на продолжение и развитие своей самобытной евразийско-христианской цивилизации. Необходимо восстановить сокровенную правду русской истории и выйти из «содома и гоморры» неолиберального американского глобализма. России уготована совершенно иная, более светлая историческая судьба – быть начатком иной духовно-просветленной христианской цивилизации.

Несмотря на видимую геополитическую беспомощность нынешняя Россия по-прежнему сохраняет исключительный цивилизационный потенциал, который парадоксальным образом может быть реализован именно в ситуации «безысходности». По словам А.Панарина именно данное обстоятельство способно стать источником особой творческой активности: «Альтернативу ищут и находят не те, кто лучше оснащен, а те, кто кровно в ней заинтересован. Вот почему настоящие чудеса истории, связанные с появлением новых альтернатив, новых центров силы, новых моделей развития зачастую происходили не в господских центрах, а на обделенной периферии мира. В этом смысле пора заново реабилитировать периферию. Находиться в положении осаждаемой и экспроприированной, прижатой к стене периферии – значит находиться в творческой позиции, в ситуации, где без поистине творческих решений не обойтись. В этом смысле новое положение России как осаждаемой периферии, лишенной прежних резервов, слабых духом побуждает к капитуляции, сильных – к небывалой творческой активизации. Парадокс ситуации состоит в том, что Западу можно довольствоваться старыми стереотипами и тривиальными походами, тогда как Россия на них объективно не способна продержаться. Ее дилемма: гибель или творческое обновление»[xvii].

 

Иной путь цивилизации

(вместо заключения)

 

Человечество вступило в очередное тысячелетие своей истории. Если мы спросим себя, гармоничен ли современный мир, то ответ вряд ли будет положительным. Многочисленные факторы политической, экономической, экологической и социальной нестабильности сотрясают мир очередными глобальными кризисами, приобретая в некоторых своих проявлениях угрожающие масштабы. Несмотря на невиданные технологические успехи и рост экономики, будущее проблематично. Система глобального либерализма размывает онтологический фундамент цивилизации, девальвирует традиционные  человеческие ценности, на которых тысячелетиями стоял мир – служение общественному благу, устои семьи, представления о добре и зле, смысле жизни, справедливости, религиозной истине. «Цивилизация потребления», где единственным условием свободы является «капитал», а гонка индивидуализма оборачивается «войной всех против всех», явным образом подходит к пределам своего развития. Актуальной задачей истории становится поиск новой модели мира и нового мировоззрения способного преодолеть угрожающие тенденции либеральной глобализации.

Тем не менее, инерция мирового развития, подходя к своему глобальному завершению в форме цивилизационного гегемонизма США, казалось бы, не имеет иной альтернативы, однозначно определяясь в унифицированный «мировой порядок» под тотальным финансово-политическим управлением наднациональной олигархии. Подразумевается, что во имя ценностей «демократии» человеческая цивилизация вполне поддается такой универсальной трансформации через полную отмену архаики национального и культурно-религиозного фундаментализма. Роковое противоречие подобного «цивилизационного выбора» состоит в уничтожении самой генетической базы цивилизации, ее национально-культурного разнообразия – стратегического потенциала человеческой истории. Глобальная унификация человечества на базе формальной модели «рынка и потребления» оборачивается тупиком истории, так как идеологически унитарная цивилизация неспособна к органическому росту. Монистический проект глобального мира есть в этом смысле именно «конец истории» как самоотрицание «будущего» человечества.

Однако полное осуществление подобных «сверхисторических» проектов практически невозможно. Архитекторы глобализма по существу откровенно противопоставляют себя Богу, создавшего мир многообразным – поэтому их затея обречена. В этом отношении особый смысл «нового миропорядка» перед лицом христианской истории состоит в зримом саморазоблачении «тайны беззакония», как конечном осуществлении антихристианской модели цивилизации. Метафизическое зло мировой истории, многократно умноженное и организованное в либерализированной системе человеческой греховности, пытается обрести здесь свои окончательные «цивилизационные формы». Здесь греховное начало мира, достигая своего глобально-исторического предела – исчерпывает себя, открывая тем самым путь иному началу…

В конкретно-историческом плане данные процессы очевидным образом олицетворяются в духовно-стратегическом противостоянии Америки и России; где первая, переживая пик своего могущества, стремится к окончательному закреплению старого как мир «закона греха» в системе нового мирового порядка; а вторая, войдя в очередной «нулевой цикл» своей истории, принципиально открыта к иному пути цивилизации. По-прежнему только Россия как фундаментально христианская по своим истокам страна, как страна реально осуществившая опыт социально справедливого устройства общества на государственном уровне – может стать новой альтернативой, новым положительным полюсом правды, дающим миру надежду на христианское продолжение истории.

Именно Россия переживает переходный глобальный кризис в наиболее интенсивной и острой форме. Ей первой предстоит найти адекватный ответ на цивилизационный вызов истории. Это связано с особым геополитическим и культурно-историческим положением России как «интегрированной цивилизации», традиционно находящейся между Востоком и Западом по всем ключевым цивилизационным параметрам. Россия – это модель мира, именно здесь происходит пересечение важнейших цивилизационных потоков современности. Евразийский контекст уже сам по себе ставит Россию в ситуацию перманентного цивилизационного выбора, предельно осложняя, и в то же время стимулируя, поиск гармоничной формы единого социально-общественного бытия, непротиворечиво объемлющего все многообразие ее национально-культурных субъектов. Подобная задача не решаема только на внешнем политическом или социально-экономическом уровне, но уходит вглубь общей цивилизационной онтологии, требуя качественного преображения бытия на основе социально-зримого воплощения в обществе евангельской правды. Не случайно ключевой духовно-идеологической категорией (архетипом) русской цивилизации является соборность – единство в многообразии на основе любви – непосредственно ставящее в основание социальности христианскую Истину. Исключительное значение соборности, как фундаментальной социально-организующей категории, состоит в том, что соборность в своем идеальном содержании есть высшая духовно-социальная форма всеединства, где личное начало индивидуальности, сохраняя неповрежденной свою онтологическую свободу, органично сливается с обществом в духовно-идеологическом единстве истины.  В этом глубоко таинственном единстве личности, общества и христианской Истины и лежит предвечное начало «иной цивилизации» ожидающее своего раскрытия в реальной человеческой истории…

Особую актуальность феномену «русской соборности» для судеб мира придает то, что проблема соотношения индивидуального и общественного (или свободы и единства) – является центральной духовно-идеологической оппозицией современного цивилизационного кризиса. Запад и Восток, традиция и модерн сошлись здесь в принципиальном мировоззренческом споре. Это долгая и парадоксальная история… Казалось бы, главным антропологическим смыслом развития человеческой цивилизации является все более широкое освобождение чувства индивидуального в человеческом самосознании – как неуклонное раскрытие богоподобного статуса человеческой личности. Однако с другой стороны, эмпирически это оборачивается «атомизацией» социума, распадом основ самой человеческой цивилизации, зародившейся и развивавшейся как органичное «традиционное общество». При этом предел индивидуализации, как полный распад традиционно-социальной онтологии, становится еще одним фактором конечности мировой истории. Такова катастрофическая логика индивидуализма. Именно в эту схему укладывается общая линия цивилизации: от архаичного единства «первобытного общества» – до предельно атомизированного социума современной Америки. Даже географически эта линия замыкается в одной точке: «первобытное общество» американских индейцев и «безграничная свобода» американского либерализма – символизируют начало и конец человеческой цивилизации.

Таким образом, общая цивилизационная диалектика требует безусловного восстановления онтологического равновесия между инидивидуальностью и обществом на новом уровне их духовно-идеологической цельности. В конкретно идеологическом плане это означает преодоление социальных крайностей XX века – либерального индивидуализма и социалистического тоталитаризма – в системе «социальной соборности» на основе идеологической христианизации общества. В этой связи последний период российских «либеральных реформ», при всей их пагубной разрушительности, имеет и условно-положительный смысл – как постижение экстерном цивилизационных «пределов» либеральной свободы. В итоге столь интенсивных колебаний историченского опыта национальное самосознание и социальная практика остро поставлены перед задачей определения стабилизирующего вектора общественно-социальной модернизации, который определим лишь через глубокий духовно-социальный синтез национального опыта всего XX века. И шире – всей русской истории.

Здесь и открывается «третий путь» как христианско-социалистическая формация, объединяющая относительную правду социализма и либерализма на базе фундаментальной цивилизационной матрицы христианского Откровения. Суть его состоит в том, что новая формация должна сохранить в себе всю онтологическую правду традиционного общества, как базовую форму социального единства (социалистический формат цивилизации); и включить в себя все ценности культурно-исторического самопознания человечества, как раскрытие в истории богоподобия человеческой личности (христианская ось цивилизации). Лишь в подобной духовно-исторической стратегии возможна общая гармонизация социально-общественных, культурно-мировоззренческих и научно-технических достижений человеческой цивилизации на нынешнем этапе истории.

Позитивное будущее человечества открывается лишь в одном горизонте – как дальнейшее раскрытие гуманистического потенциала христианства. Очевидно, что подобное качественное обновление христианской идеи представимо лишь через самую широкую актуализацию этой идеи «за» рамками Церкви непосредственно в обществе: в области социальных отношений, в культуре и в идеологии. Это означает, что необходима новая христианизация общества! Однако этот духовно-социальный переход не осуществим сам по себе в виде «естественной цивилизационной эволюции» в силу косности как греховной человеческой природы, так и той системы мироустройства, в которую эта «греховность» сублимировалась в процессе истории. Лишь новые формы социальной организации, открывшиеся человечеству в XX веке в опыте реального социализма, способны стать предпосылкой, путем, методологией и механизмом осуществления подобной духовно-цивилизационной трансформации. Так как именно «формы социализма», являясь онтологически фундаментальным принципом гармоничной социальной самоорганизации, выступают как естественная опора нового теократического преображения общества. Именно формы социализма могут обеспечить целостность и органичность данного процесса по всем уровням общественной жизни, включая духовно-идеологические, социально-экономические, культурные и политические ее аспекты.

Общественные формы социализма ожидают своей христианизации! Здесь врата иной цивилизации, способной раскрыть древнее откровение христианства в принципиально новых исторических масштабах. Ибо откровение христианства имеет в себе подобный потенциал, а откровение социализма способно его вместить.

В связи с этим можно отметить одно обстоятельство. Парадоксальным проявлением нынешнего глобального кризиса является то, что множество сверхсовременных наработок цивилизации (в технике, науке, информатике, медицине и т.д.) в старой цивилизационной парадигме просто не могут работать в полную силу, или даже работают во вред обществу. Это объективно и промыслительно. Лишь новая позитивно-христианская система общества способна реализовать и раскрыть в полной мере потенциал этих разработок, направив их в действительно положительное благотворное русло. Старая система отношений обессмысливает цивилизационный процесс, сжигая все достижения человеческой мысли и духа в топке греха, индивидуализма и безудержного потребления, опирающихся на либеральную парадигму. Сокровенное содержание богоподобной человеческой личности – Царство Божие, которое «внутри вас есть», открывающееся  человеку на путях духовного самопознания, не может раскрыться в мир в своей чистоте и славе – «старый мир» не может его вместить! Лишь новая социально-христианская цивилизационная парадигма, расширяющая рамки мира для более свободного действия в нем божественной правды и благодати, раскроет и те сокровища человеческого духа, которые станут имманентным антропологическим основанием иной цивилизации.

Объективные предпосылки к подобному переходу существуют. Нынешнее христианское возрождение в России, не находящее опоры в противоположной ему по духу либеральной капитализации, может опереться на новое социалистическое возрождение. Динамика «предвыборных мутаций» последних лет, несмотря на безоглядную десоциализацию российской действительности, однозначно свидетельствует о нарастании социалистических настроений в обществе, причем не только среди рядовых слоев населения, но и среди определенных сегментов элитных групп. Это говорит о том, что российское общество готово к возвращению социализма! Разумеется, речь идет о новом социализме, социализме XXI века, о социализме, который преодолеет недостатки советской эпохи. Важнейшей чертой этого нового социализма должна стать одухотворенность христианским смыслом.

Надо осознать данную цивилизационную возможность как историческую необходимость – принять безусловную позитивность нового явления социализма для русской истории, открыть для себя его христиански-преображенный облик как образ будущего России. Этот образ должен соборно твориться национальным сознанием, утверждаться как его внутренняя духовно-историческая задача и цель. Чтобы не произошло очередной профанации «нового социализма», необходимо осуществить его глубокую духовно-мировоззренческую адаптацию: в обществе, в идеологии, в политической и интеллектуальной элите. Раскрыть его подлинный духовно-нравственный, этический, экономический и исторический потенциал как путь христианской правды. Увидеть как путь спасения и возрождения России – как ее новое историческое величие и конечное исполнение ее христианской миссии.

«Камень, который отвергли строители, тот сделался главою угла» [Мф.21.42]… «Новый социализм» в христианской перспективе это то совершенное общество будущего, которое преодолеет в собственном основании «тоталитарную власть» человеческого греха и выйдет на новый уровень социальной организации; определяемой не сумрачным миром «ветхого человека», а светлым богоподобием «нового человека». Ориентация на высшее, богоподобное существо нового человека, составляющее природу и смысл христианского откровения, должна стать средством и целью новой социальной организации.

Именно на этом пути открывается духовное оздоровление мира и спасение цивилизации от сползания в пучину прогрессирующего самоуничтожения. По словам И.Ильина подобной опасности мир сможет избежать «если человечество опять проложит себе путь к Богу»[xviii] – т.е. если найдет новые формы актуализации религиозной истины на широком социокультурном и мировоззренческом уровне. Это означает, что должно произойти духовно-религиозное обновление мира:

«Обновление, предстоящее нам, должно составить целую эпоху в истории. Ибо старые дороги исхожены, и прежнее строение акта, творившего культуру, привело нас к ужасным, чудовищным проявлениям внутренней жестокости и внешней техники. И близится время, когда мы все будем помышлять только о внутреннем обновлении и будем искать Божией помощи и спасения.

Поэтому наше время есть время поворота. Никогда еще отрицательные силы человеческого существа не выступали с таким дерзновением, так самоуверенно, с таким самосознанием; никогда еще они не делали таких вызывающих попыток захватить власть над миром; никогда еще человек не располагал такими техническими возможностями, никогда еще он не владел такими разрушительными средствами…

Все чаще слышаться голоса, утверждающие, что человечество может спастись только через «Новое откровение»… Как если бы данное нам откровение Христа было «исчерпано» или «изжито»; как если бы человечество уже исходило Его пути – пути богосыновства, благодарности, сердечного созерцания и живой доброты, – и они не привели ни к чему… Как если бы современный кризис был не нашим кризисом, а кризисом Господа Бога, потому что Он открыл нам «слишком мало» или «слишком давно» и теперь должен поторопится и восполнить упущенное. А в действительности это мы не сумели воспринять данное нам Откровение и зажить им по-настоящему…

Лучи божественного Откровения не были отняты у нас. Они светят нам и ныне, как в начале; и мы имеем задание – верно воспринять эти лучи и зажить ими. Нам надо найти религиозный акт верного строения, который позволит нам совершить это так, чтобы эти лучи не только светили нам, но излучались через нас и из нас самих, из нашего сердечного созерцания, соединяя нас с другими людьми, освещая нам близкое и далекое будущее и направляя нашу земную жизнь»[xix].

Нынешний излом русской истории вновь ставит перед нами эти высочайшие задачи самым открытым текстом. История вновь с надеждой смотрит на Россию и ждет от нее ответа…

Поделиться