Славянофилы первыми создали цельную философскую систему, обосновывавшую культурную самостоятельность России в ту эпоху,когда правящие элиты и образованное общество мыслило в категориях западного понимания просвещения, приговорившего русский народ, его историю и культуру к неполноценности, единственное спасение от которой – свет разума с Запада. Исходя из подобных установок, история России делилась на два периода – многовековое ожидание этого света во мраке и ужасе и дикости и собственно история, когда Россия была включена в общечеловеческую семью «просвещенных народов». Поэтому философия славянофилов стала своего рода вызовом, попыткой плыть против общественного течения, интеллектуальным эпатажем, а для кого-то чуть не скверным анекдотом.

Основоположником славянофильства стал литератор А.С. Хомяков, также в школу ранних славянофилов входили И.В. Киреевский, К.С. Аксаков,И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин. Славянофилы сделали фундаментом своей идеологии философское преломление православного вероучения и наследия Св. Отцов. Поэтому их общественные и политические идеи вырастают из религиозной мысли. Следует отметить, что политической философии как таковой в России не было ни в эпоху славянофилов, когда правящие слои мыслили по западным калькам, ни в наши дни, когда ситуация отличается не сильно. Проблема отсутствия суверенной политической мысли так и осталась неизжитой. Отсюда следует актуальность учения славянофилов, размышлявших над сходными вопросами.

Иван Васильевич Киреевский в работе «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» проводит сравнительный анализ системы общественно-политического устройства Европы и России на основе параллелей между западным и восточным христианским учением. Он видит корень бед западной цивилизации в ее рациональности, убивающей мыслящий дух: «Стремясь к истине умозрения, восточные мыслители заботятся прежде всего о правильности внутреннего состояния мыслящего духа, западные — более о внешней связи понятий» .

Кириевский полагает, что западная рациональность является отвлеченной, то есть, не соответствует истинной сущности вещей, определяемой Божественной волей. Подобная рациональность становится самоцельной, замкнутой на самой себе, что приводит к ее выхолащиванию и, в конечном счете, к потере веры даже в себя самою: «Так западный человек, исключительным развитием своего отвлеченного разума утратив веру во все убеждения, не из одного отвлеченного разума исходящие, вследствие развития этого разума потерял и последнюю веру свою в его всемогущество». Кириевский видит в рассудочной отвлеченности причину деградации западного мышления до примитивного материализма и узких буржуазных интересов, предсказывая европейский консерватизм: «Таким образом был он принужден или довольствоваться состоянием полускотского равнодушия ко всему, что выше чувственных интересов и торговых расчетов (так сделали многие, но многие не могли, ибо еще сохранившимися остатками прежней жизни Европы были развиты иначе), или должен был опять возвратиться к тем отвергнутым убеждениям, которые одушевляли Запад прежде конечного развития отвлеченного разума».

Воплощением русского Логоса является православная церковь, не берущая на себя, в отличие от западной церкви, государственных дел и потому остающаяся для государства недосягаемым идеалом. При этом русское государство, по убеждению Кириевского, существует благодаря церкви: «Государство, правда, стояло Церковью: оно было тем крепче в своих основах, тем связнее в своем устройстве, тем цельнее в своей внутренней жизни, чем более проникалось ею».

И правящие слои, и народ живут одними ценностями, имеющими своим базисом православную веру. В традициях русской цивилизации нет катастрофического раскола между элитами и массами, характерного для эпохи Кириевского, да и для наших дней: «И князья, и бояре, и духовенство, и народ, и дружины княжеские, и дружины боярские, и дружины городские, и дружины земские — все классы и виды населения были проникнуты одним духом, одними убеждениями, однородными понятиями, одинакою потребностию общего блага. <…> Таким образом, русское общество выросло самобытно и естественно, под влиянием одного внутреннего убеждения, Церковью и бытовым преданием воспитанного».

При этом мыслитель считает подобный раскол характерным для западного общества: «…воображая себе русское общество древних времен, не видишь ни замков, ни окружающей их подлой черни, ни благородных рыцарей, ни борющегося с ними короля». Европейские государства, формировавшиеся через завоевания, то есть, насилие, развивались путем переворотов, так как, по мнению славянофила, развитие государства есть раскрытие его внутренних начал.

Еще одна черта, выделяемая славянофилами в традиционном русском обществе и отсутствующая на Западе благодаря его отвлеченному рационализму – органичность. Каждая черта русской общественной и государственной жизни укоренена в родной почве – церковной жизни и организованном ею быту. Поэтому законы на Руси создавались на основе нравственности и внутренней справедливости: «Закон в России не изобретался предварительно какими-нибудь учеными юрисконсультами, не обсуживался глубокомысленно и красноречиво в каком-нибудь законодательном собрании и не падал потом как снег на голову посреди всей удивленной толпы граждан, ломая у них какой-нибудь уже заведенный порядок отношений. Закон в России не сочинялся, но обыкновенно только записывался на бумаге, уже после того, как он сам собою образовался в понятиях народа и мало-помалу, вынужденный необходимостью вещей, взошел в народные нравы и народный быт».

В качестве одной из главных ценностей славянофилы видели социальную справедливость, основанную на божественном установлении. «Русский человек больше золотой парчи придворного уважал лохмотья юродивого. Роскошь проникала в Россию, но как зараза от соседей. В ней извинялись, ей поддавались как пороку, всегда чувствуя ее незаконность, не только религиозную, но и нравственную, и общественную», — пишет Кириевский.

При этом Кириевский критикует древнюю Русь за ее излишнее внимание к Преданию, и, соответственно, меньшее внимание к Писанию. Говоря в терминологии Бультмана, Древняя Русь уделяла большее внимание своей структуре, то есть, неорганизованному, органическому началу, в противовес рациональной керигме. По мнению Кириевского, это привело сначала к появлению такой личности как Иван Грозный, а затем – к расколу: «…уважение к Преданию, которым стояла Россия, нечувствительно для нее самой перешло в уважение более наружных форм его, чем его оживляющего духа. Оттуда произошла та односторонность в русской образованности, которой резким последствием был Иоанн Грозный и которая, через век после, была причиною расколов и потом своею ограниченностью должна была в некоторой части мыслящих людей произвести противоположную себе другую односторонность: стремление к формам чужим и к чужому духу». Алексей Степанович Хомяков в статье «О старом и новом» также говорит о Грозном в негативном контексте .

«О старом и новом» — своего рода манифест славянофильской философии, текст, определяющий вехи поиска «самобытной» русской мысли. Хомяков не склонен идеализировать Древнюю Русь, замечая в ней «безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы, неустройство, бедность и разврат». В то же время Древняя Русь – духовный идеал мыслителя-славянофила: «…свобода чистой и просвещенной церкви является в целом ряде святителей, которых могущее слово более способствовало к созданию царства, чем ум и хитрость государей, — в уважении не только русских, но и иноземцев к начальникам нашего духовенства, в богатстве библиотек патриаршеских и митрополических, в книгах духовных, в спорах богословских, в письмах Иоанна, и особенно в отпоре, данном нашей церковью церкви Римской». Хомяков считает, что в жизни Древней Руси имели место как светлые, так и темные стороны, предлагая современникам «угадать» Россию, то есть, мыслить по-русски.

Он своеобразно трактует западноевропейскую идею однонаправленного прогресса, находя изящный ответ философской агрессии прогрессизма в согласии с данной идеей, но… только для породившей ее Западной Европы: «Нам стыдно бы было не перегнать Запада. Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собою. Чем дальше они оглядываются, тем хуже и безнравственнее представляется им общество. Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собою…». Хомяков отрицает моральное право бездуховной западной цивилизации на сделанные ею открытия, называя их «случайными»: «Таким образом, мы будем подвигаться вперед смело и безошибочно, занимая случайные открытия Запада, но придавая им смысл более глубокий или открывая в них те человеческие начала, которые для Запада остались тайными…».

По сути, Хомяков обосновывает первую многополярную философию, отвергая претензии западной цивилизации на универсальность и в философских категориях доказывая ее локальность. В вину славянофилам часто ставится их подражательность по отношению к немецкой классической философии в лице Шеллинга, Гегеля и др. Но в отличие от Гегеля, видевшего в германском государстве высшее воплощение абсолютного духа, Хомяков считает, что каждый народ в своем развитии отражает ту или иную сторону абсолюта. При этом его историософия – книга «Семирамида», где иранское световое начало противопоставляется темному кушитскому (эфиопскому) ставит его в рамки европейской философской традиции (позже Ницшепротивопоставит светлое аполлоническое начало темному дионисийскому).

Политическая структура, отраженная в философии славянофилов, сакральна. Выше государства стоит духовное организующее начало – Церковь. Общество, состоящее из патриархальных семей, является живой тканью государства. И общество, и государство, в свою очередь, являющееся одной большой семьей, просвещаются и возводятся к Богу Церковью. Таким образом, цель существования живого государства славянофилов – единение с Творцом.

Если Церковь – дух государства, то народ – его живая плоть, в которой тем больше государство может черпать жизненные силы, чем менее она повреждена чуждым влиянием. Поэтому оторванность правящих классов от корней, «почвы», «самобытности» и «народности», прежде всего, самоубийственно для государства. При этом славянофилы не считают русский народ чем-то лучше или выше других, отстаивая его право быть самим собой. Константин Сергеевич Аксаков в статье «О русском воззрении» утверждает, что замечательные произведения культуры, значимые для всего человечества, может создать только автор, глубоко укорененный в почве своего народа: «…тогда только и является произведение литературы, или другое какое, вполне общечеловеческим, когда она в то же время совершенно народно. «Илиада» Гомера есть достояние всемирное и в то же время есть явление чисто греческое. Шекспир есть поэт, принадлежащий всему человечеству, и в то же время совершенно народный, английский. А именно этой-то народности, этого-то самобытного воззрения и недостает нашей умственной деятельности; а оттого, что в ней нет народности, нет в ней и общечеловеческого» .

От критики евроцентризма славянофилы движутся к многополярной цивилизационной философии, отвергая обвинения оппонентов в «мракобесии» и «стремлении изолироваться от всего мира»: «Он (славянофил) относится точно так же к Европе, как ко всем другим, древним и современным, народам и странам: так думают люди, называемые славянофилами. Европеизм, имея человеческое значение, имеет свою, и очень сильную, национальность: вот чего не видят противники наших мнений, не отделяющие в Европе человеческого от национального». Своих оппонентов Константин Сергеевич обвиняет в том, что сейчас называют национализмом: «…поборники Западной Европы стоят за исключительную европейскую национальность, которой придают всемирное значение и ради которой они отнимают у русского народа его прямое право на общечеловеческое. Итак, наоборот, т.н. славянофилы стоят за общечеловеческое, а противники их за исключительную национальность».

Разумеется, если представители правящего сословия России исповедуют «европейскую национальную исключительность», Россия – заведомо проигравшая сторона в любом противостоянии. Иван Сергеевич Аксаков в статье «В чем сила народности?» пишет о «мягкой силе» культурной экспансии, заменяющей военную. Поляки, живущие на границе с Германией, боятся культурного влияния немцев, русские же, в свою очередь, опасаются ополячивания своих западных областей: «В этом страхе, повторяем, выражается у поляков признание за немцами такого могущества нравственного влияния, пред которым ничтожна польская храбрость. Дерзкие, почти непобедимые в бою на ратном поле в борьбе грубых вещественных сил, они почти без сопротивления сдаются в мирном бою пред натиском мирной, невещественной, умной, духовной силы!» Так происходит потому, что «…цивилизация польская менее народна, чем германская, что образованный поляк безличнее образованного немца».

Главная же беда России, по мнению славянофилов, в полной утрате народности правящим сословием, усугубляющееся тем, что образованные по-западному родители и детям своим стремятся привить европейское мышление: «Спрашиваем опять читателя: в состоянии ли эти русские, изготовляемые нам слабоумием попечительных русских родителей за границей, в состоянии ли они будут обрусить ополяченных туземцев Западного края, сладить с напором германизма, возродить к самостоятельной нравственной деятельности русское общество, восстановить союз общества с народом, стать представителями русского народа и оживить Россию новыми духовными силами, силами просвещенной русской народности, без которых все ее материальное могущество мертво и бесплодно!»

Примечательным видится текст Юрия Федоровича Самарина «О народном образовании», где славянофил занимается апологетикой осмеиваемого «образованным сословием» народного быта не потому, что идеализирует его. Любые проявления народной жизни в контексте философии славянофилов имеют право на существование не из-за своей идеальности. Они составляют живую ткань русской цивилизации, и при этом они не хуже или лучше проявлений другой цивилизации. Они ценны сами по себе.

Самарин полемизирует со статьей некоего господина Великосельцева из Пензенской губернии «Заметки о связи между улучшенною жизнью, нравственностью и богатством в крестьянском быту», где последний предлагает крестьянкам одеваться не так безвкусно и жить не так грубо, по возможности, читать романы. Тогда и мужики станут утонченнее и образованнее, начнут целовать руки своим женам. Самарин указывает, что обычай целования рук у женщин имеет место в европейском обществе и берет свое начало из рыцарских времен. Там он органичен и естественен. Но абсолютно чужд и потому нелеп для русского крестьянского быта: «Живое растение плодится только от семян или от корня. Если же вы снимете одну кору и обвяжете ею другое растение, то неужели эта кора прирастет к нему, и оно пойдет в ход скорее и лучше прежнего?» Так Самарин предлагает мыслить системно, не занимаясь примитивным и вредным подражательством.

Философия славянофилов стала первой системной попыткой мыслить по-русски. Многим исследователям она видится несамостоятельной, о чем было сказано выше, кто-то считает славянофилов «мракобесами» и ретроградами, стремившимися к изоляции от «цивилизованного мира». Для нас же она ценна прежде всего тем, что славянофилы наметили маршрут поиска русского пути, по которому предстоит двигаться потомкам. В этом смысле славянофильская мысль является открытой. Она задала больше вопросов, чем получила ответов, что, возможно, делает ее еще более ценной. Философия славянофилов – приглашение мыслить суверенно.

http://rossia3.ru/ideolog/nashi/slavpolit

Поделиться