Сергей Строев

Альтернативная экономика и проект «Ковчег»

Аннотация.

В статье исследуется вопрос о возможности построения хозяйственно-экономической системы, основанной на альтернативной (по отношению к господствующей в настоящее время) базе образов, смыслов, ценностей и, соответственно, целей. Рассмотрен феномен образного или символического потребления. Затронута проблема соотнесённости материального производства сверх уровня простого жизневоспроизводства с духовными и экзистенциальными ценностями как в варианте подмены их материальным «идолом», так и в варианте символического одухотворения хозяйственной деятельности. Предложен свой вариант «пирамиды потребностей», отличный от широко известной «пирамиды Маслоу». Очерчены основные цели и задачи альтернативной хозяйственной системы, создаваемой в рамках проекта «Ковчег».

Как уже было отмечено в ранее опубликованной статье «Иррациональность потребностей и субъективная психологичность экономики», хозяйственная деятельность, по крайней мере, сверх уровня простого жизневоспроизводства, с объективной точки зрения бессмысленна [1]. Осмысленность ей придаёт исключительно субъективное или даже, точнее сказать, субъектное целеполагание. Цели хозяйственной деятельности – как и вообще любые цели – иррациональны: будь то потлач индейцев, строительство пирамид и храмовых комплексов древними египтянами, «бесконечное» накопление классического капитализма или неопотлач современного общества потребления. Рациональны лишь средства достижения этих иррациональных целей. В этом смысле потребление сверх уровня простого жизневоспроизводства всегда иррационально, а производство может казаться рациональным, но, в конечном счёте, служит тому же иррациональному потреблению.

Современная Система мирового псевдорынка лишь кажется рациональной с точки зрения отдельно взятого производителя и потребителя. В действительности же эта Система представляет собой не что иное, как идолопоклоннический культ, который ничем не лучше культа таинственных обитателей острова Пасхи, уничтоживших экосистему собственного острова (и, в конечном счёте, самих себя) во имя сверхценной идеи установления как можно большего числа каменных истуканов, что превратилась в смысл и конечную ценность их бытия. Стоят ли за идолами современного мира ловкие «жрецы» с интересами своей касты, или стоит пустота сложившихся безличных социальных механизмов и отношений – это в данном случае не важно. Важно то, что цели и смыслы экономической деятельности субъективно заданы так, чтобы направить «беговую дорожку», по которой идёт соревнование и сопоставление «социальной успешности», от экзистенциальной личной свободы к обезличенному потребительскому рабству [2].

Однако, если цели и смыслы хозяйственной деятельности (то есть производства, перераспределения, включая обмен, и потребления) субъективны и произвольны, не значит ли это, что их можно переопределить так, чтобы они направили вектор «беговой дорожки социального успеха» в противоположную сторону? Может ли быть построена отдельная автономная и при этом жизнеспособная «партизанская» экономическая Контрсистема, способная выживать, самоподдерживаться, самовоспроизводиться и развиваться внутри существующей Системы, но при этом основанная на совершенно иных ценностях и несущая в себе совершенно иные цели и смыслы? Может ли экономика из средства потребительского порабощения и идолопоклонства превратиться в средство личной духовной или хотя бы экзистенциальной свободы? Ответ на этот вопрос непрост. Для того, чтобы ответить на него, нужно принять во внимание ряд существенных и важных замечаний и условий.

Разумеется, любая хозяйственная деятельность производит только материальные или информационные (хотя и тоже на материальном носителе) продукты, включая товары и услуги. Никакая хозяйственная деятельность не может непосредственно производить духовные или экзистенциальные ценности и смыслы как таковые, поскольку они нематериальны, а, следовательно, являются качественно внеэкономическими по самой своей природе. Это значит, что духовная свобода выходит за рамки любой хозяйственной деятельности и не может быть обеспечена никакой, даже самой идеальной экономической системой по существу. В лучшем случае хорошая экономическая система может лишь одно из двух: либо ограничить материальное производство и потребление достаточным для простого жизневоспроизводства минимумом, освободив человеческую жизнь от материального идола и, в то же время, обеспечив необходимые материальные условия и предпосылки для духовного развития, созерцания, саморефлексии, интеллектуального и художественного творчества, самопознания и познания природы; либо допустить своего рода символическое «одухотворение» непосредственно материальной хозяйственной деятельности, то есть процесса создания и потребления материальных благ. Однако в любом случае радикальное решение проблемы «идолослужения» по существу чисто экономическими средствами невозможно, экономика может лишь ослабить зависимость от материальных «идолов» или сделать эти «идолы» в какой-то степени «добрее» и «человечнее». Однако, поскольку настоящая статья посвящена не мистическому богословию и не духовным практикам, а экономике и философии хозяйства, то, сделав это концептуально важное замечание, мы обратимся к чисто духовной и экзистенциальной проблематике в отдельных специально посвящённых ей работах (что, отчасти, уже и сделано [3, 4]), а в настоящей статье ограничимся исследованием второстепенных проблем собственно экономической природы, хотя и принимая во внимание, что во многом экономика является вторичным отражением и символической «материализацией» проблем экзистенциальной или, как минимум, психологической природы.

Итак, хозяйственная деятельность производит только материальные или информационные продукты. Будут ли эти материальные вещи чисто утилитарными средствами жизневоспроизводства или «идолами», то есть будут ли они служить человеку или, наоборот, будут предметом служения с его стороны – зависит не от самих вещей и в основном даже не от способа их производства, а от субъективного отношения к ним, от того, как они используются (использование материальной вещи в качестве идола, то есть для наделения своей жизни смыслом через служение этой вещи – это тоже пусть и своеобразное, но использование).

Практически всё потребление сверх простого жизневоспроизводства является потреблением образным или символическим. Человек потребляет не столько сами вещи, сколько символы, смыслы и образы, которые с этими вещами связаны и которые в них материализованы [5, 6, 7]. В свою очередь, эти образы связаны (зачастую глубоко в подсознании человека и в неотрефлексированном виде) с теми или иными базовыми потребностями – например, с потребностью в безопасности, в социальном признании и высоком социальном статусе, в собственной привлекательности для потенциального полового партнёра, в принадлежности и сопричастности к той или иной группе и т.д. В большинстве случаев в современном мире человек платит не за потребление непосредственного материального блага (себестоимость его производства как такового ничтожна настолько, что оно может уже предоставляться по-коммунистически, то есть по потребности и практически без ограничений: всё равно возможности производства заведомо и намного превышают возможности потребления), а за потребление «бренда» как нематериального образа, связанного с данной вещью в сознании или в подсознании. Так, например, человек потребляет образ «достатка и материального изобилия», или образ «гармонии с природой» и «полезности для здоровья» (пресловутой «экологической чистоты»), или образ «социального успеха», или образ собственной «избранности и неординарности» и т.д. именно как психологический и ментальный образ, а не как материальную вещь, реально имеющую отношение к социальной успешности или полезности для здоровья [6, 8, 9].

Духовные и экзистенциальные ценности в процессе хозяйственной (экономической) деятельности не могут не только производиться, но и потребляться. Производиться и потребляться могут лишь их образы и символы, воплощением которых могут быть материальные вещи. Происходит ли в данном случае превращение вещей в идолы (материальные объекты сакрализации, поклонения и служения) и в суррогаты духовных ценностей или же происходит их одухотворение и превращение в своего рода «иконы» (материальные образы нематериальных ценностей и смыслов) – опять-таки зависит только от отношения к ним. Благо или зло не заключены в самих вещах или в характере их производства, они заключены только в отношении к ним. В любом случае возможность превращения материальной вещи в «идол» никак не делает злом саму материальную вещь и материю как таковую.

Предлагаемые в настоящей статье рецепты не относятся к вопросам духа и духовности как таковым, они относятся к сфере удовлетворения ряда сугубо психологических потребностей сугубо материальными, хозяйственными, экономическими средствами, то есть к сфере, заведомо более приземлённой и вторичной. Станут ли эти технологии служить чисто утилитарным целям, послужат ли созданию материальной «иконы» неких экзистенциальных смыслов и потребностей или станут средством создания новых «идолов» – зависит не от самих этих средств, а от того, чего хочет и к чему готов по уровню своего духовного развития конкретный человек, их употребляющий. Так человек, находящейся на уровне идолопоклонства, в любом случае найдёт себе тот или иной материальный идол, поскольку иначе просто не может придать своей жизни цель, смысл и оправданность. В конце концов, идолопоклонничество (если понимать его не в собственно религиозном, а в более широком смысле) представляет собой не какое-то нравственное зло, а лишь определённый этап осознанности своего «Я», причём этап, далеко не самый низший [3]. Во всяком случае, предлагаемые средства позволят даже такому человеку хотя бы создать себе идолов свободно и по своему усмотрению и разумению, наделив их своими собственными личными и персональными образами и атрибутами и освободив, тем самым, от безальтернативной необходимости поклоняться тем идолам, которые навязаны в качестве средства управления господствующей Системой.

Образное или символическое потребление, как уже было отмечено выше, привязано к системе базовых психологических потребностей человека. Одной из форм схематичного наглядного представления этой системы является «пирамида потребностей», одна из версий которой (на наш взгляд, более ясная и работающая, чем классическая «пирамида Маслоу») приведена, например, в книге А.М. Зимичева «Психология политической борьбы» [10]. Данная модель описывает биологические и биосоциальные цели жизнедеятельности человека (как, впрочем, и любого другого общественного животного) в виде вертикальной иерархии, в основании которой лежат потребности в самосохранении и поддержании собственной жизни (в пище, одежде, жилище, сне, отдыхе и т.д.), над которыми стоят потребности продления рода (половой инстинкт) и сохранения вида (родительский инстинкт, забота о собственном потомстве и детях в целом), а над ними, в свою очередь, возвышаются потребности в доминировании: лидерство в малой группе, фронтальное лидерство (слава, известность, выделение и противопоставление себя толпе) и иерархическое лидерство (собственно, власть как таковая). Место каждой из перечисленных целей жизнедеятельности в иерархическом ряду определяется объёмом энергии, который человек или другое животное способны задействовать для реализации данной потребности, и максимальным уровнем препятствий, который ради достижения данных целей они готовы преодолеть (простейшая экспериментальная модель: максимальная длина создаваемого электрическим полем «коридора страха», который ради удовлетворения данной потребности готова преодолеть крыса). Оказывается, что ради удовлетворения полового и родительского инстинкта животное (в том числе и человек) способно мобилизовать больше энергии, приложить бóльшие усилия и преодолеть бóльшие препятствия, нежели максимальный уровень усилий, который оно же готово приложить ради сохранения своей собственной жизни. Иными словами, существует порог страха и порог усталости, после которого животное отказывается бороться за своё выживание (например, за пищу), утрачивает «волю к жизни» и умирает. Но половой инстинкт, а, в ещё большей мере, родительский инстинкт позволяют преодолеть этот порог и совершить нечто большее, чем животное бы совершило только ради спасения своей жизни. Ещё больше сил оно способно мобилизовать для реализации потребности в доминировании, например, для того, чтобы добраться до горла своего конкурента за лидерство в стае. Стремление к власти является высшей биосоциальной потребностью в том смысле, что из всех «естественных» потребностей оно является наиболее энергетически подкреплённой, то есть способно высвободить максимальный объём усилий для своего удовлетворения: больше могут высвободить только искусственные стимулы типа наркотиков или электрода, напрямую вживлённого в мозговой центр удовольствия. Однако далеко не у всех особей в группе активирована вся вертикаль перечисленных целей жизнедеятельности. Часть ограничивается чисто витальными потребностями, часть – потребностями продолжения рода, и лишь у активного меньшинства, вступающего в борьбу за власть, активизируется потребность в доминировании и высвобождается соответствующий этой высшей мотивации объём поведенческой энергии. Таким образом, пирамида потребностей является одновременно и пирамидой социальной иерархии, место особи в которой зачастую определяется именно высшей из активированных у этой особи потребностей и, соответственно, уровнем высвобождённой биологической энергии. Данная концепция любопытным образом перекликается с теорией пассионарности Льва Николаевича Гумилёва, постулирующей разный уровень своего рода «энергии» у разных людей и связь низкого уровня энергетики с приоритетом потребности в простом жизневоспроизводстве и безопасности, а высокого – с приоритетом потребности в лидерстве (иерархическом или «духовном») даже с риском для жизни.

Выше биосоциальных потребностей А.М. Зимичев располагает такие идеальные чисто человеческие цели жизнедеятельности как категории изобилия (справедливости), добра, красоты и истины, однако их расположение в иерархии потребностей выглядит, на наш взгляд, искусственно и сомнительно, поскольку сами по себе они энергетически не подкреплены, а являются лишь рационализацией, то есть культурной формой представления реальных биологических и биосоциальных потребностей, а также инструментом манипуляции, переноса самоотождествления с себя на «кумира» (вожака) и поведенческого программирования, с помощью которого недоминантные особи в группе программируются обслуживать интересы доминантов в ущерб своим собственным интересам (вплоть до буквального самопожертвования и самоотречения).

Данная модель, которую можно наглядно представить в форме пирамиды (рис. 1), действительно очень удобна при описании интегрального поведения больших групп людей в социальной системе, и в этом качестве ранее нами использовалась [11]. Однако эта модель, при всех её несомненных достоинствах, имеет то ограничение, что она учитывает только потребности человеческой природы, абстрагируясь от всего личного, персонального и индивидуального, от любой «экзистенциальности». В результате обезличенный человек, абстрагированный от всего личностного и сведённый к проявлениям одной только своей природы, предстаёт рядовым общественным животным. Несомненно, подавляющее большинство поведенческих реакций и паттернов человека не имеют ничего специфически человеческого и роднят его, как минимум, со всеми человекообразными обезьянами, а, как максимум, – и вообще со всеми высшими позвоночными. Видоспецифически человеческого в человеке, в сущности, очень немного (да и это немногое, по-видимому, присутствует далеко не во всяком), поэтому «животная» модель поведенческих реакций человека в целом неплохо работает, по крайней мере, при описании поведения масс и социальных структур в целом, то есть при статистическом, обезличенном подходе к описанию. Однако в данном случае нам интересны как раз специфически человеческие потребности, связывающие психологию не столько с психофизиологией, сколько с экзистенциальной проблематикой, то есть цели и мотивы поведения отдельно взятого человека как автономной и суверенной личности, а не как обезличенной единицы социума или биологического вида. Поэтому ни в коем случае не вместо, но в дополнение к указанной пирамиде биосоциальных потребностей по А.М. Зимичеву, мы предложим свою версию пирамиды потребностей (рис. 2).

В основании предлагаемой нами пирамиды также лежит базовая потребность в выживании и поддержании своей жизни, как необходимом, хотя и не достаточном условии реализации всех остальных потребностей. Это – абсолютный минимум, при обеспечении которого могут актуализироваться все остальные потребности. Если этот минимум обеспечен, то следующей по иерархии потребностью может выступать потребность в чувстве безопасности. Отметим, что ощущение безопасности – это нечто иное, чем сама безопасность. Сама по себе физическая безопасность как таковая имеет непосредственное отношение к первой, самой базовой потребности – в собственно выживании. Ощущение же безопасности – это уже потребность не физическая, а психологическая, связанная с упомянутым выше образным или символическим потреблением, в данном случае – потреблением образа безопасности и соответствующим чувством. Когда обеспечена собственная безопасность и ощущение этой безопасности, может активироваться потребность в личном пространстве и контроле над ним, то есть в целостности и неприкосновенности той непосредственно окружающей среды, с которой человек пребывает в единстве и тесной, практически неразрывной взаимосвязи, а также в безопасности тех вещей, с которыми человек в значительной степени себя отождествляет и которые в известной мере воспринимает как непосредственное продолжение своего тела вовне, как, пусть и искусственные, внешние, но уже свои «органы», а не просто утилитарные орудия. Потребность в безопасности, контролируемости и неприкосновенности своего личного пространства является, таким образом, естественным расширением потребности в ощущении собственной безопасности. Далее может активироваться потребность в контроле над ситуацией (власти над обстоятельствами собственной жизни), то есть потребность в праве и в фактической возможности совершения поступка [12], в свободе и собственной субъектности и, что не менее важно, в субъективном психологическом переживании этой свободы и этой власти, то есть своей воли. Это очень важная потребность, депривация которой, то есть лишение человека психологического ощущения свободы выбора, возможности распоряжаться собой и собственной жизнью, влияния своих поступков и усилий на собственные результаты и окружающий мир, может вести к разрушению волевых качеств и способностей, к возникновению синдрома выученной беспомощности, к психологическому распаду личности и к утрате мотивации и воли к жизни, что, в свою очередь, вполне может привести и к физической смерти. Наконец, когда и если удовлетворены эти потребности, то у человека могут активизироваться и актуализироваться самые высшие потребности, имеющие уже непосредственное отношение к экзистенциальным вопросам конечного смысла жизни – потребность в сопричастности к делу, выходящему за рамки индивидуальной жизни, и потребность в «бессмертии», в фиксации результатов своей жизни «в вечность». Вообще говоря, проблема осознания смертным человеком, с одной стороны, бессмертия как абстрактной идеи, а, с другой стороны, своей собственной конечности во времени и обречённости на смерть, является изначальной трагедией человеческого бытия и выступает центральной темой всей человеческой культуры, начиная от погребальных ритуалов неандертальцев мустьерской культуры, продолжая первым известным в истории литературным произведением (песни о Гильгамеше), всей религиозной традицией и заканчивая попытками современной науки бороться со старением химическими, гормональными и молекулярно-генетическими методами [4]. Неудивительно, что в условиях, когда наука (равно как и магия, и иные формы оккультизма) оказывается неспособна дать человеку реальное физическое бессмертие, а обещание загробной жизни религиями никак невозможно проверить, потребность в личном бессмертии реализуется хотя бы в «урезанной», «приземлённой», символической форме потребности в «бессмертии» хоть каких-то наиболее значимых итогов и результатов земной жизни, с которыми человек в наибольшей степени себя отождествляет или хотя бы материальной памяти и свидетельств о себе, своём имени и своей жизни.

Нетрудно видеть, что перечисленные потребности – это как раз те потребности в собственной субъектности, определённой автономии и суверенитете личности, которые в рамках существующей политико-экономической Системы не только полноценно не удовлетворяются, но и целенаправленно подавляются. Безусловно, при желании можно сказать, что попытка фиксации результатов и материальной памяти своей жизни – это материалистический суррогат бессмертия души, иллюзия и «идол», что потребность в контроле над личным пространством свидетельствует о «духовной несвободе» и т.д. и т.п. Однако мы вновь повторяем и подчёркиваем, что ни в коей мере не претендуем на решение экзистенциальных и духовных проблем материальными средствами, то есть не создаём материалистический суррогат религии. Мы говорим лишь о том, что если экономическая, хозяйственная деятельность в земной жизни и материальное производство как таковое вообще имеют смысл помимо простого обеспечения материальных средств жизневоспроизводства, то цели и смыслы этого производства задаются произвольно и субъективно, и нет ничего плохого в том, что они хотя бы на уровне образа и символа соотносятся с экзистенциальной проблематикой смысла жизни. Разумеется, можно сказать, что любое стремление к реальной вечности и сохранению чего-либо навсегда в буквальном смысле слова в «реальном» физическом мире представляет собой не более, чем всякий раз совершенствуемую и расширяемую иллюзию. Однако с той же или даже большей резонностью можно рассматривать эту деятельность как сохранение человеком верности своей природе и своему назначению наделять бесформенную, бессмысленную и безличную пустоту «объективного мира» субъективными формами, ценностями и смыслами бытия [4] подобно тому, как платоновский Демиург из текучей бесформенной хаотически движущейся материи лепит все составляющие космос вещи, наделяя их формой по образу предвечных идей. Можно, например, в этой связи вспомнить известную притчу про человека, которому Бог дал послушание всеми силами толкать гору (и, хотя человек так и не смог её сдвинуть с места, но исполнил послушание, прилагая к этому все свои усилия, гору же в итоге для человека передвинул Бог в награду за его усилия). Но даже если оценивать ситуацию с самого низшего уровня осознанности, то есть с уровня абсолютного непонимания совпадения данного в ощущении мира явлений и «идеального» мира умозрительных понятий в одних и тех же вещах, с точки зрения непонимания субъект-объектного единства и даже просто с точки зрения неверия вообще в какую бы то ни было «высшую» реальность помимо данного в ощущении «объективного» «физического» мира, даже в этом случае стойкое и бескомпромиссное сопротивление «западного» человека конечной безличной обречённости и бессмысленности бытия представляется, пусть и обречённым на финальное поражение, но самоценным, благородным и героическим экзистенциальным актом, смысл и ценность которого, как минимум, заключается уже в нём самом. В этой связи возникновение, развитие и успех проектов, нацеленных на повышение персональной субъектности человека (включая реализацию потребностей в полном контроле и суверенитете над своим личным пространством и над обстоятельствами собственной жизни), а также на фиксацию материального следа как индивидуальной, так и коллективной человеческой жизни как в цифровой, так и в физической форме практически предопределены спецификой «западного» менталитета и текущими социальными тенденциями, поскольку соответствуют фундаментальной потребности и волевой устремлённости человека (по крайней мере, «западного») к запечатлению итогов своей жизни и к «бессмертию» – хотя бы в той ограниченной форме, в какой оно на данный момент технически возможно [4].

Такого рода проектом, в частности, является разработанный нами «Ковчег» [13]. Программа «Ковчег» разрабатывается нами начиная с 2011 года как совокупность автономных, но потенциально объединяемых в общую систему проектов-модулей, объединённых идеей создания максимально надёжного, устойчивого, безопасного и контролируемого физического, социального и цифрового (информационного) пространства, способного сохранять стабильность в условиях нарастающего мирового кризиса.

Миссия проекта (рис. 3) включает три основные глобальные сверхзадачи:

1. Повышение управляемости, предсказуемости и контролируемости своей жизни и окружающей реальности;

2. Сохранение и фиксация в «вечности» материального и информационного следа как результата и итога жизни отдельного человека, семьи, корпорации, культуры в целом;

3. Социальная самоорганизация «орденско-сетевого» типа, формирование на основе общих базовых потребностей и ценностей коллективного действующего субъекта, способного осмысленно, целеполагательно и конструктивно влиять на ход событий в стране и в мире.

При этом решение первой глобальной сверхзадачи, в свою очередь, распадается на четыре основные направления:

1. Повышение личной безопасности в т.ч. на случай природных, техногенных, социальных, политических, военных и др. катаклизмов;

2. Высоконадёжное и безопасное хранение имущества, материальных ценностей и финансов. В том числе разработка и реализация высоконадёжных консервативных стратегий инвестирования;

3. Высоконадёжное и безопасное хранение информации, поддержание и контроль её идентичности;

4. Создание защищённого и полностью контролируемого (в идеале – абсолютно контролируемого) личного пространства.

В совокупности решение этих задач нацелено на удовлетворение потребностей в спектре от обеспечения безопасности и ощущения абсолютной контролируемости личного пространства («мой дом – моя крепость») до придания смысла своей жизни (ответ на вопрос: что в итоге от моей земной жизни останется «в сухом остатке» и сохранится в веках, что станет её конечным итогом и результатом?). Впрочем, отдельные реализуемые в рамках проекта «Ковчег» потребности и, соответственно, отдельные структурные модули проекта, нацеленные на удовлетворение этих потребностей, требуют особого, специально им посвящённого более детального описания.

Литература:

[1] Строев С.А. Иррациональность потребностей и субъективная психологичность экономики. // Философия хозяйства. ISSN: 2073-6118. 2016. № 6 (108), ноябрь-декабрь. С. 42-55.

[2] Строев С.А. Индустрия потребностей и желаний как инструмент управления. // Философия хозяйства. ISSN: 2073-6118. 2017. № 2 (110), март-апрель. С. 40-58.

[3] Строев С.А. Опыт самопознающего «Я»: философия, психология, мистическая практика. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Январь-июнь 2015. Т. 8, № 1-2 (35-36). С. 10-25.

[4] Строев С.А. Человек, его смертность и бессмертие. // Вестник Петровской Академии. Петровская академия наук и искусств. Санкт-Петербург. 2016. №1-2 (43-44). С. 54-72.

[5] Строев С.А. Постисторическая виртуальность как итог глобализации. // Вызов виртуализации. Сборник работ. СПб.: Отпечатано ФГУП «Ульяновский дом печати», заказ №362. 2005. 80 с. С.3-10.

[6] Строев С.А. Матрица: фантастика или реальность? // Вызов виртуализации. Сборник работ. СПб.: Отпечатано ФГУП «Ульяновский дом печати», заказ №362. 2005. 80 с. С.11-27.

[7] Строев С.А. Постиндустриальный симулякр: добро пожаловать в ролевую игру. // Чёрная книга. Сборник статей. СПб.: Издательство Политехнического Университета, 2009 г. 256 с. ISBN 978-5-7422-2285-9. С. 95-104.

[8] Строев С.А. Условия потребления «по потребности». Полная автоматизация необходимого труда и «гиперксерокс». // Коммунисты, консерватизм и традиционные ценности. Сборник статей. СПб.: Издательство Политехнического Университета, 2012 г., 811 с. ISBN 978-5-7422-3699-3. С. 197-208.

[9] Строев С.А. Теория трудовой стоимости и постиндустриальное общество. // Вызовы нового века. Сборник статей. СПб.: Издательство Политехнического Университета, 2006. 90 с. ISBN 5-7422-1268-2. С. 61-64.

[10] Зимичев А.М. Психология политической борьбы. Второе переработанное и дополненное изд. СПб: Санта. 1993. 155 с.: илл. ISBN 5-87243-006-X.

[11] Строев С.А. Социализм как державность. // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Сентябрь-декабрь 2014. Т. 7, № 5-6 (33-34). С. 5-17.

[12] Строев С.А. Реквием. «Нулевая» политическая теория вместо «четвёртой». // Реквием. СПб.: Издательство Политехнического Университета, 2010 г., 83 с. С. 4-57.

[13] Строев С.А. Краткая концепция проекта «Ковчег». // Репутациология. ISSN: 2071-9094. Июль-декабрь 2015. Т. 8, № 3-4 (37-38). С. 5-34.

Поделиться