Точка зрения

Революция 1917 года в поэзии Серебряного века

Революция 17-го года – это узловой и переломный момент в миропонимании поэтов своего времени, поставивший перед ними самые острые вопросы нравственного и историософского характера.

Серебряный век1

Ответы на них были предопределены среди представителей религиозной поэзии двумя парадигмальными мировоззренческими предпосылками, характерными для Findesiècle: историческим пессимизмом, взыскующим Апокалипсиса как избавления, и верой в преображение мира и человека в этом мире, в возращение «Золотого века» здесь и сейчас. «В культуре Серебряного века Армагеддон почти реально сталкивается с Царством Божиим, кликушеские вопли и пророчества Конца сливаются с восторженными гимнами приближающемуся небывалому Началу», – писал об этом историк эстетики Виктор Васильевич Бычков.

И пророчества о Конце мира, и гимны новому стали глубинной реакцией архаики, национальной мифологии и религиозности на духовный кризис начала века. Выразителями первой точки зрения стали, как правило, консерваторы-ортодоксы и такие поэты, как Максимилиан Волошин, Вячеслав Иванов, Фёдор Сологуб, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, второй – апологеты национальной стихии революции Андрей Белый, Александр Блок, Пимен Карпов и, конечно, все футуристы.

Последние в революции видели по преимуществу возвращение к «Золотому веку», приуготовление к эре Святого Духа, путь к теургическому преображению мира. По сути, в учении Маркса они находили чаяния его предшественников, социалистов-утопистов, представителей особенного мистического мессианства (5). Но эти идеи не были чужды и политиков-революционеров. Так, один из первых отцов Церкви Ириней Лионский, сформулировавший учение о тысячелетнем царстве Божьей правды на земле на основе Откровения Иоанна Богослова, признавался наркомом просвещения РСФСР Анатолием Луначарским своим предшественником. «В идеалах своих, в строе своих чувствований, этот великий милленарист является глубоко реалистом» (9), – писал большевик и богостроитель.

Александр Блок и Андрей Белый, полные ожиданий новых мистических зорь и необыкновенных мировых потрясений, восприняли революцию как «скифскую» стихию, призванную смести с лица земли буржуазную цивилизацию Запада.

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови –
Господи, благослови! (2, стр. 538)

Дерзновенное или даже дерзкое обращение Александра Блока к Богу благословить кровопролитие ради общего блага при этом не единственно в русской поэзии. Идея о сакральном оправдании убийства прозвучит позже и в стихотворении Николая Клюева, перефразирующем слова известной молитвы, «Революцию и Матерь света/ В песнях возвеличим» (8, 375), которое наряду с другими произведениями резко отделило его устремления с путями его друга Сергея Есенина. Позже последний прокомментирует известную строку из стихотворения «убийца красный святей потира» как желание благословить убийство «в такие священнейшие дни обновления человеческого духа», какие он видел в революции.

Гениальная поэма А. Блока «Двенадцать», венчаемая известными строками об Исусе Христе, возглавляющем шествие красногвардейцев, чинящих повсюду грабежи, стала парадоксальной попыткой увидеть за революцией мистерию Богоявления. Произведение было публично осуждено четой Мережковских, воспринявших октябрьские события как воцарение «царства Антихриста» и торжество «надмирного зла». Известно, что Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус были противниками самодержавия и сами ожидали революции, но при этом надеялись на то, что она будет религиозной, христианской в своей сути.

Иной реакцией на Октябрьскую революцию стала поэма «Христос Воскресе» Андрея Белого, где религиозный поэт-мистик оправдывает даже атеизм новой власти, сравнивая его с состоянием покойника, ожидающего воскресения.

Это жалкое, жёлтое тело
Проволакиваем:
Мы –
В себя: –
Во тьмы
И пещеры
Безверия, –
Не понимая,
Что эта мистерия
Совершается нами –
В нас. (1, 365)

Также своего рода ответ на поэмы «Двенадцать» А. Блока и «Христос Воскресе» А. Белого написал известный гностическими мотивами в своих произведениях Фёдор Сологуб. В нём он обращается ко Христу этих поэтов так:

Ну что ж, приди, изведай,
Чем каждый в мире жив.
Не наградим победой
Твой пламенный порыв.

Питайся нашей жратвой,
Пей воду изо рва.
Ответим лживой клятвой
На все твои слова.

<…>
Не вынесешь позора
Проклятых наших дней,
От нас уйдешь ты скоро,-
Так уходи скорей! (10)

Такой образ «нового мира» в поэзии крайнего эскаписта Фёдора Сологуба был обусловлен во многом неприятиям политики большевиков в отношении авторского права и свободы слова. Поэт, который в целом входил в отношения с революционной средой и большевиками из-за деятельности своей жены Анастасии Чеботаревской, после Октябрьской революции встал в оппозицию новой власти и впоследствии неоднократно пытался покинуть страну.

Иначе, парадоксально и неоднозначно, представлена роль русской революции у ещё одного символиста – Максимилиана Волошина. Оценивая её в целом негативно, поэт прозревает в ней Божий промысел о судьбах человечества. Приняв «кровоточащие стигматы чужого зла», то есть Европы с её политическими идеями, либерализмом и марксизмом, Россия «врачует мир».

Не нам ли суждено изжить
Последние судьбы Европы,
Чтобы собой предотвратить
Её погибельные тропы. (4, 223)

Столь необычное воскрешение мессианской идеи воплощено в образе Руси распятой, уподобляемой то Христу, то его Матери. Идея страдающей Руси противоположным образом выражается в поэзии М. Волошина и Пимена Карпова, прежде всего, в их стихах разнится позиция лирического героя в отношении судеб страны. М. Волошин выступает как пророк, прозревающий таинственные судьбы Отечества, который собирается умереть с ней, не покидая её Голгофы. П. Карпов – как духовидец из народа, сектант, готовый преступить нравственные границы, пролить кровь, чтобы достичь недостижимого, таящегося в глубинах русской души Светлограда, прорубить к нему путь топором.

Люблю тебя побеждённой,
Поруганной и в пыли,
Таинственно осветлённой
Всей красотой земли. (4, 177)

Со строками из стиха о войне «Россия» коррелирует не только по смыслу, но и по настроению следующий стих П. Карпова:

Буйнозвёздную и грозовую
Я люблю мою сирую землю…
Всё: и пытку её огневую,
И печальную радость приемлю. (7, 221)

Как у М. Волошина, у П. Карпова мы находим и образ Руси распятой и страдающей, однако муки ей приносит сам лирический герой.

Сторона ли моя окаянная,
Звезднокормчих – хлыстов сторона,
Ты ли, Русь моя обетованная,
На пропятие мне отдана? (7, 223)

Оба поэта в стихах о революции обращаются к теме трагического раскола русской церкви 17-го века, подчёркивая историческую и даже типологическую связь его с событиями 1917 года. Мысль эта прослеживалась и в творениях философов-современников, например, Николая Бердяева, считавшего, что раскол нанёс удар мессианскому сознанию русского народа и отверз духовную пропасть отчуждения между сословиями, которая с тех пор – и особенно после Петра I – всё только ширилась и ширилась.

Типологическая связь двух событий, раскола и революции, подчёркивается сопоставлением образов огня революции и старообрядческих самосожжений. Так, М. Волошин в свой сборник «Неопалимая Купина», где канонический символ Богородицы в виде горящего и несгорающего куста осмысляется как образ распятой и страдающей России, поместил поэму «Протопоп Аввакум». П. Карпов в стихотворении «Самосожженцы», обращаясь то ли ко Христу, то ли к Антихристу, молит:

Издыби нас, измучай, кровавый спас!..
Вырви мясо из икр России!
А когда мы, корчась,
Сгорим
На кострах багровых –
Обретём мы
На горелых корчагах
Золотой Салим… (7, 221)

У того и другого революция приводит к буйному пробуждению доселе спавших народных сил и самосознания. Однако для М. Волошина она – испытание, огненное горнило, из которого Россия должна выйти очищенной и обновлённой.

Они пройдут – расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы, –
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол,
А сам уйдёт молчать в свои берлоги,
Царёву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит ярую свечу. (4, 215)

«Китеж», 1919 год

Отчасти восприятию М. Волошина революции созвучно и неприятие нерелигиозного характера русской революции Вячеславом Ивановым, который выразил его в цикле «Стихи смутного времени». Он так же, как и киммерийский затворник, надеется на то, что революция послужит очищению России и искупит прежние несправедливости, в ней господствовавшие.

Может быть, это смутное время
Очищает распутное племя;
Может быть, эти лютые дни —
Человечней пред Богом они,
Чем былое с его благочинной
И нечестья, и злобы личиной. (6)

Расходясь в оценках революционных событий 1917 года и действий новой власти, все без исключения поэты впоследствии сошлись в одном – в общем разочаровании относительно своих ожиданий о радикальном преображении мира. Притом это разочарование стоит относить не столько к политическим взглядам художников, которые были у всех различны, сколько к ощущению не состоявшегося или отложенного конца мира, осознанию тщетности своих прошлых надежд. Однако революция также обусловила и порождение нового историософского взгляда, согласно которому страна – после эпохи «романовского ига» – возвращалась на новом витке к московскому, исконному и народному, правлению.

Список литературы:
1. Белый А. Стихотворения/ Зав. редакцией Синюков В.И., редактор Тархов А.Е. – М.: Книга, 1988. – 575 с.
2. Блок А.А. Избранные сочинения/ Вступ. Статья и сост. А. Туркова. – М.: Худож. Лит., 1988. – 687 с.
3. Бычков В.В. Эстетика Серебряного века: пролегомены к систематическому изучению // Вопросы философии, 2007, № 8, с. 47-57
4. Волошин М. Лирика. – М.: АСТ: АСТ Москва: Хранитель, 2008. – 315 с.
5. Дугин А.Г. Тамплиеры пролетариата [Электронный ресурс], –http://www.arcto.ru/article/47
6. Иванов Вяч. И. «Может быть, это смутное время…» [Электронный ресурс], – http://www.v-ivanov.it/brussels/vol4/01text/01versus/4_074.htm
7. Карпов П. Пламень. Русский ковчег. Из глубины – М.: Худож. Лит., 1991.
8. Клюев Н. Стихотворения и поэмы / Сост. Швецова Л.К. – Ленинград.: Советский писатель, 1977.
9. Луначарский А.В. Религия и социализм [Электронный ресурс], –https://thecharnelhouse.org/2015/11/06анатолий-луначарский-религия-и-социа-2/
10. Сологуб Ф.К. «Обутый в грязь земную» [Электронный ресурс], – http://www.stihi-xix-xx-vekov.ru/sologub689.html

Михаил СЕУРКО, журналист, филолог
Выступление на конференции «Российская цивилизация: история, проблемы, перспективы», 9 апреля 2017 г.

Поделиться

1 комментарий

  • Сергей

    27 июл 2017

    Ответить

       Сатана и Сталин

        Сталин в раздумье

    Как просто было всё вначале:
    Тиранов мерзкий дух познав,
    Мы правду ищем без печали,
    И жизни праздничной устав!
    Вдруг разногласье возникает,
    И нет уж тени соглашенья,
    Вся сила синергии тает,
    И все во власти искушенья!
    Но знаю я, как должно быть,
    Рукой своей найду порядок!
    Не дам лукавому рулить,
    Хоть путь тот будет и не гладок!

            Сатана

    Как любят люди всю вину
    Склонять легко на Сатану!
    Меж тем, он совести не знает, 
    Не зло творит, лишь искушает!
    Как будто здесь не то виной,
    Что в головах у вас застой!

            Сталин

    Там кто-то лает из-под печки,
    Не утопить тебя ли в речке!?

            Сатана

    Не надо стражи, друг, постой,
    Духовный это голос твой!
    Неужто ты и впрямь решил,
    Что можешь править без удил?
    Чтоб не казалась жизнь загадкой,
    Тут должно быть над схваткой.
    Как только ты вступил в войну,
    Не сваливай вину на Сатану!
    Как говорил нам всем Платон,
    Пороки наши - мудрости урон!

            Сталин

    Мне по душе Макиавелли!
    Уж хватит! Долго мы терпели…
    Почин тут в руки надо брать,
    И каждому своё воздать!

            Сатана

    Я вижу, славу в гости ждёшь,
    Жесток ко всем и деспотичен,
    Ты, безусловно, к ней придёшь!
    Признаться, ты мне симпатичен…
     
    Полное смятение умов имело место не только в стане вождей, но и философов-поэтов. Причина смятения - отход от подлинного христианства. Нельзя творить добро при помощи зла. Эта истина - лейтмотив учения Иисуса Христа.
    В этой связи хочется привести извечный спор сторонников революционных преобразований и реформистов.
    Надо отдать должное Гегелю в том, что он понимал диалектику значительно глубже, чем все последователи его, претендовавшие на это. Ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин, ни Сталин, ни прочие революционеры не понимали её должным образом. Это следует из того, что они не смогли применить её на практике, которая является критерием истины. 
    Взять, к примеру, известный спор между Р.Люксембург и Э. Бернштейном. 
    Некоторые постепенные реформы, направленные правильно, могут со временем привести к революционным (сущностным) изменениям в обществе и наоборот революционные по форме преобразования ничего не меняют по существу и гарантируют регресс. Бернштейн заблуждался по поводу реформ, поскольку в таком виде, в котором он их предлагал, они не могли привести к сущностным изменениям в будущем. Р.Люксембург в свою очередь заблуждалась в том, что её революционные изменения ничего не меняют в сущности, так господство одних сменяется господством другим. 

    Что касается Гегеля, то он не обратил должного внимания на то, что в общественной жизни все противоречия сильно взаимосвязаны. Ни одно из них не может быть снято без снятия других. Поскольку одновременное снятие их невозможно, то это предполагает комплексный подход: частичное снятие одного противоречия делает возможным частичное снятие других, что открывает дорогу дальнейшему постепенному снятию противоречий. Это как раз означает не революционное разовое снятие всех противоречий, а эволюцию в заданном направлении, что обеспечивается реформами, гарантирующими хоть и частичное, но последовательное  их снятие.

Ответить Сергей Отменить

Ваш e-mail не будет опубликован. Поля обязательные для заполнения *

Рубрики

Авторы

Архив