«Частная собственность священна», или Как страсть стала природой

«Частная собственность священна», или Как страсть стала природой

Моя последняя статья «Капитализм как фундаментальная ошибка атрибуции» вызвала довольно живой интерес на форуме «РНЛ». Было много комментариев, хороших и… разных. Данная статья представляет собой развернутый ответ на одно критическое замечание, мимо которого мы не смогли пройти и которое воспроизводим полностью:

Васильев витязь1

«Почитал Ваши более развернутые мысли о собственности и способах пропаганды Учения. Кмк [«Как мне кажется» – А.К.], это скорее вид трансгуманизма, чем социализма. Причем более ядерного, чем простое продление жизни и минимизация страданий (типичная мечта таких либералов, как я, например, да и либеральных христиан тоже). Лишение человека собственности – это изменение природы. Это покушение на неизменность творения. Тот небольшой воздушный пузырь, прослойка воздуха, которой мы можем дышать в окружающем океане – это собственность, которая создает автономию личности. Именно благодаря этой небольшой автономии христиане могут говорить, что сами отвечают перед Богом за содеянное. То, что психологи называют внутренним локусом контроля. Пока он внутренний, вы за что-то отвечаете, что-то выбираете. Акцентируете не на попущении, а своей вине, например. С точки зрения христианской догмы, люди выбирают только между добром и злом, Богом и _врагом_, но на микроуровне это более простые, банальные, житейские выборы, великое-в-малом. Эту свободу гарантирует автономия от окружающих вас душ, и частная собственность – одна из основ этой автономии. Если ее предельно увеличить, будут одного рода проблемы, а если уменьшить – иного. Вот это и есть вопрос к социалистам столь радикальных взглядов.

Это все хорошо изучено и описано, с разных точек зрения, в т.ч. и христианской. Любым языком, какой более удобен тому или иному читателю. Что социализм кто-то выводит из христианства – неудивительно, но вот ТАКОЙ социализм – это сильный перебор.

Близкородственными направлениями мысли я бы назвал установку на отказ от родства (насильственное деторождение и отбирание детей) и отказ от различения близкого и дальнего круга общения (когда супротив психологических универсалий, ограниченности нашей активной памяти, эмоционального интеллекта нам навязывают отказ от друзей и близких, типа все-со-всеми). Это самые ядерные, глубинные направления трансгуманизма. Разница только в том что одни их адепты «предсказывают», что в будущем якобы человеческая природа поменяется в пользу этих явлений, что это такая вот эволюция будет, а другие говорят что на некоторой стадии серединка-на-половинку более прогрессивная часть людей должна будет «помочь» менее прогрессивной. Да, спасибо за помощь, все начинается с отъема собственности».

Отдавая себе отчет, что процитированная эскапада является очередной попыткой дискредитировать наши взгляды, мы тем не менее возьмем на себя труд обстоятельно объяснить свою позицию.

Мы не считаем нужным «пунктуально» возражать оппоненту, поскольку не согласны с его «ядерным» постулатом: «Лишение человека собственности – это изменение природы. Это покушение на неизменность творения». Передергивания и надуманные обвинения в «трансгуманизме», призванные не столько опровергнуть наши взгляды, сколько их демонизировать, мы оставим без внимания и на совести оппонента.

Сам вопрос, что такое «природа человека», может вызвать серьезные недоумения: от сократовского гносеологического отчаяния до хайдеггеровской «отважной доскональности», – особенно в плане самопознания, на котором обычно настаивают либерально ориентированные мыслители, неизменно помещающие себя в центр мироздания. Для них вопрос о природе человека транспонируется в вопрос: «Что есть Я?». Парадоксальным образом этот вопрос стоит в центре индуистской духовой практики: ищущий последовательно и терпеливо снимает с себя «луковичные чешуи» не-Я, стремясь познать «истинное Я» (Атман) и тем обрести «освобождение» (Мокша). Вещь, физическое тело, эмоции (витальное тело), мысли (ментальное тело) – всё разоблачается как Я-обусловленное, скрывающее Я-истинное. И как только ищущий, казалось бы, теряет всё – в этот драматический момент он находит Бога, его сознание становится космическим, освобождаясь от бренной эгоистической оболочки.

Но в либеральной «духовной» практике, оказывается, всё обстоит ровно противоположным образом: индивидуальное «Я» для упрочения и продвижения «автономной воли» обрастает и загромождается статусами и бонусами, движимым и недвижимым имуществом. Всё, что не-Я, представляет угрозу его «автономной воле» (которую «ищущий» ничтоже сумняшеся отождествляет с Божией), и должно либо быть уничтоженным, либо удаленным в трансцендентное далёко, либо подвергнуться «дружественному» поглощению. «Эсхатологическая» цель либерала – безраздельное обладание миром для воплощения своей (и только своей) воли. Он сам хочет стать на место Бога: судить и прощать, губить и поощрять. В самом деле: если моя свобода ограничена носом другого, долго ли я буду терпеть рядом с собой этот «нос», постоянно покушающийся на мою свободу хотя бы тем, что не позволяет «атланту расправить плечи»?

Резонно задаться вопросом: почему именно собственность является тем пробным камнем, о который ломаются пики и развязываются войны? Такова «падшая» «природа человека», а посему спасение в век апостасии – удел редких счастливцев?

Да, апостасия… но сводима ли воля человека к «автономной воле» либерала? И в чем же состоит «природа человека»? От социолога и антрополога Жоржа Дюмезиля мы слышим почти индуистский ответ: нет единой природы человека. В любом индоевропейском обществе, даже самом современном, можно обнаружить три «касты», у каждой из которых своя «природа». Самая низшая каста («низшая» с точки зрения традиционалистской иерархии) – купцы (ремесленники); они имеют материалистический и прагматический взгляд на мир. Их стихия – «экономическое», их регулятор – закон, их цель – стяжание материальных благ и комфорта. На весь мир они смотрят сквозь призму собственности, которая составляет их «природу». Власть и истину они стремятся тарифицировать и приватизировать, а сакральное – профанизировать. Эпохой господства касты купцов (буржуазии) является капитализм. Эпоха купцов – эпоха торжества индивидуального: любые формы коллективности формальны, зыбки и условны (контрактны). Питирим Сорокин называет такой тип общества «чувственным» (см. «Общество, культура и личность»), а Н.В. Сомин – «мамоническим» (см. «Трансформация общества: очерк христианской социологии»).

Более высокая каста – воины (цари); они имеют куда более возвышенный взгляд на жизнь. Их стихия – «политическое», их регулятор – этика, их цель – власть, которая теперь определяет «природу» и жизненную мотивацию. Собственность – лишь инструмент, средство человека власти, но не «природа». Например, Сталин с антропологической точки зрения олицетворяет «чистого» воина: почти неограниченная власть при невероятном аскетизме и почти полном отсутствии собственности. Эпохой господства касты воинов (аристократии) является империя (монархия). Эпоха воинов – эпоха торжества коллективного («один в поле не воин», «короля играет свита»): эпоха армий и сословий, интересы личности подчинены интересам коллектива (традиции). П.А. Сорокин называет тип общества воинов «идеалистическим», а Н.В. Сомин – «сотериологическим».

Самая высокая каста – жрецы (философы). Их стихия – «духовное», их регулятор – религия, их цель – смыслы, стяжание истины. Собственность им обычно совершенно чужда, а власть – инструмент для «культурой гегемонии», «власть над умами». Эпоху господства касты жрецов мы затруднимся назвать, не прибегая к легендарным эпитетам («Золотой век», «царство философов» и т.п.). Прототипами эпохи жрецов могут служить некоторые теократические государства: институт аятолл в современном Иране, правление Ашоки, святых императоров Византии. Эпоха жрецов – эпоха торжества соборного, нам пока трудно представимой формы идентичности, когда все общество живет как единый организм. Интересы «индивидуальных воль» настолько когерентны, что сама постановка вопроса о правах личности представляется искусственной и выморочной. А может ли быть «свобода воли» у органа или клетки биологического организма? П.А. Сорокин называет тип общества жрецов «идеационным», а Н.В. Сомин – «христократическим».

Приведенная классификация социальных типов показывает, что воля к собственности, власти и к истине в значительной мере обусловлены социальной природой общества. Человек лишь вольно или невольно играет отведенную ему социальную роль. Уровень падшести современного общества характеризуется гегемонией самой приземленной «касты», буржуазии, культивирующий экономикоцентризм в социальных отношениях и утверждающей примат собственности (мамоны) вплоть до включения ее в «природу» человека.

Современная антропология установила, что в первобытных обществах институт собственности отсутствует, от слова «вообще». И не потому, что они живут в условиях «военного коммунизма», будучи вынуждаемы жить впроголодь на грани выживания племени. Чаще всего род или племя сознательно (точнее, в силу традиции) уничтожают излишки (ритуал «потлач»), интуитивно понимая, что излишки разрушают хрупкую социальную структуру первобытного общества, построенного на коллективной идентичности, где нет «Я» еще в принципе, а индивидуальное самосознание еще не «окуклилось» в эгоистический формат частного собственника. Поэтому, кстати, вопреки мнению культуртрегеров, примитивные общества воспринимают нашествие цивилизаторов не как сошествие богов, а как апокалиптическое бедствие, Конец Света для отдельно сохранившегося племени. «Карго-культ» – это скорее самопиар полинезийских колонизаторов, чем реальный исторический факт.

В отличие от заносчивых зазнаек-либералов традиционалисты куда более трезво смотрят на жизнь. Традиционалистский взгляд на собственность изложил философ-неоевразиец Рустем Вахитов («Эскалибур и собственность. Критика частной собственности с точки зрения традиционализма»):

«Защита института частной собственности, подвергаемого нападкам марксистов и анархистов, вряд ли может вменяться в обязанность традиционалиста, тем более, что этот институт – столп общества победившей буржуазии, то есть того самого класса, который сверг аристократию и прервал традиционную историю Европы, а теперь уничтожает остатки традиционных форм по всему миру. <…> Доктрина частной собственности предполагает, что сам предмет присвоения при этом является безгласным, безвольным, мертвым предметом, с которым всякий, то есть его нынешний владелец, может сделать все, что ему вздумается. Легко заметить, что эта доктрина непосредственно связана с доктриной механицизма, восходящей к физике Декарта. Нужно ли говорить, что с позиций традиционного мировидения, такая картина мира есть, если воспользоваться словами Генона одна из самых удивительных нелепостей, когда-либо порожденных системным духом? Остается лишь добавить, что тот факт, что указанная нелепица стала краеугольным камнем мировидения современного, буржуазного мира есть безусловное свидетельство, что этот современный мир имеет извращенный, патологический характер. <…> Стремление буржуа владеть как можно большим количеством вещей, которые становятся его собственностью в результате банальной покупки, строится на его патологичном и примитивном восприятии вещи. Вещь для него не живое существо со своей судьбой и именем, неразрывно связанное с судьбой тех или иных людей, отнюдь, это для него мертвый объект в принципе никому не принадлежащий и потому могущий оказаться у кого угодно. Буржуазное мировоззрение, в том числе и экономическая его часть строится на меонизме – доктрине, омертвляющей мир.

Напротив, традиционное мировоззрение исходит из одушевленности мира, из того, что каждая вещь также обладает своей душой, своим именем и, следовательно, индивидуальностью, и даже своей судьбой. Нетрудно заключить, что миросозерцанию традиционализма больше соответствует, как бы парадоксально это ни звучало, именно коммунистическое отрицание частной собственности. Но при этом традиционалист, естественно, исходит из несколько другой аргументации, нежели коммунист. Для коммуниста частная собственность есть воплощенное отчуждение, воплотившееся в материи патологическое отношение между людьми, предполагающее восприятие другого не как личности, а как средства для достижения цели. Традиционалист же видит в вещи также индивидуальность и жизнь, отсюда вещь не может принадлежать человеку по одной его воле еще и потому что не только человек выбирает вещь, но и вещь выбирает человека, между человеком вещью существуют особые интимно-личностные отношения. Современные люди любят говорить, что капитализм характеризуется культом личной собственности, но это неверно: как раз при капитализме господствует собственность безличная.

Однако этот вывод – об индивидуальности и личности вещей и патологичности частнособственнического отношения к ним нашему современнику кажется верхом абсурда. Справедливости ради мы должны добавить, что причиной этому не только трагическая оторванность нашего рядового современника, сформировавшегося на ценностях модерна, от нормального, традиционного восприятия мира, но и сам процесс медленного огрубления или, по слову Р. Генона, отвердевания мира. Современная природа, как утверждает Генон, по своей структуре, законам и даже внешним проявлением давно уже не такова, какой она была в начале цикла, каковое мы привыкли называть «Золотым веком» <…> Причем, дело не только в том, что предметы становятся мертвенно-твердыми, так что законы механистической новоевропейской физики в той или иной мере становятся к ним применимы (хотя Генон подчеркивает, что материализация или отвердение есть лишь тенденция, их полное торжество означало бы уход мира в небытие). Дело еще и в том, что изменяется и сам человек, он утрачивает былые способности к восприятию иных ступеней реальности, к миру, каков он есть во всем блеске жизни. Но, согласимся, огрубление и материализация мира и человека вовсе не делают сами по себе нормальными модернистские феномены и формы мировоззрения, к каковым, как видим, следует причислить и концепцию частной собственности».

Неутешительный вердикт частной собственности с метафизической точки зрения выносит А.Г. Дугин («Метафизика денег и достоинство смерти»):

«Энтропия началась не сейчас. Это не случайная девиация истории. Мир и человек появляются в процессе исхода, охлаждения. И если человек не идет вверх, он катится вниз. Когда он не взлетает, он падает. Мир и человек несостоятельны и несамостоятельны. Стоит на мгновение остановиться и не двигаться в сторону неба, мы не успеем оглянуться, как оказываемся в аду. Устойчивость сущего иллюзорна. Мир – предельно хрупкая вещь. Он застыл как предмет лишь на время. Раньше он был полон метаморфоз, превращений и чудес. Потом в Новое время он стал скучным и телесным. Теперь он разверзается снизу, расседается и из него сыпется прах неосуществленной мечты и несовершенных подвигов. И из онтологических дыр – в обратном направлении – поднимается племя титанов. Их имя – капитал. И это уже не тот мир. В нем снова есть чудеса, но только черные. Главным чудом является телесное бессмертие.

Человек есть возвращение, есть нечто возвращающееся. Пока есть он, а не ставший на его место дух Тартара, человеческое остается возможным. И люди всегда могут встать на сторону богов в их битве с титанами. Это значит, что они могут остаться смертными, могут выбрать смерть как судьбу. И могут отвернуться от материального бессмертия, сказав глубинное «да» старению и смерти, которые есть вход в истинную жизнь и Великий Возврат. Рок есть, но человек может бросить ему вызов. Извращение приходит в мир, но человек есть тот, кто всегда может отвергнуть его. Поэтому человек может выбрать смерть вместо денег; возврат вместо продажи души; восстание против богов земли и господ Тартара вместо скрепленного кровью пакта. Деньги – это субстанция зла. Они не нейтральны. Они в каком-то смысле живые, но темной титанической жизнью. Это предел энтропии, но он может показаться сладостным. Так проникает в нас бессмертный обитатель вечного ада. Но это горькая сладость…»

Пока деньги и товары, тень нашего земного существования, не затмили окончательно наше главное предназначение: «жить по образу и подобию Царствия Небесного» – не пора ли твердо и решительно приказать: «Тень, знай свое место!»?

Андрей КОСТЕРИН, г. Владимир

Поделиться

1 комментарий

  • Кузнецова

    10 фев 2020

    Ответить

    Максимум, чем современный  человек скрашивает грубый  вещественный мир - это   фэнтези разного рода.  Другой накатанный путь - бесконечно полировать материальный видимый мир вокруг, а когда возможностей для этого немного , тогда тупик, конец свободе и личности 
    Погрузить сознание в евангельские образы, пожить в христианской традиции    грамотным людям  кажется более скучным и старомодным, чем языковые курсы или психологические игры, таким же бесперспективным как и фэнтези, только менее увлекательным.
    В связи с этим, понравился призыв одного священника "Изучайте свою веру, она интересная!". Даже если просто изучать , впитывать образы, внутренний мир расширяется, обогащается и освобождается  от внешних зависимостей. (Например, многие  с удивлением обнаруживают, что считается  недостатками в мире, в религиозной традиции - достоинства). "Религия дает человеку чувство дали, бесконечности". Это тоже путь   личной свободы:.

Ответить Кузнецова Отменить

Ваш e-mail не будет опубликован. Поля обязательные для заполнения *